Юлия Варенцова - Люди неба [Как они стали монахами]

– В последние годы вы еще появляетесь на публике, участвуя в кинофестивале «Амурская осень». Вы в каком качестве в нем участвуете?

– Мы после Благовещенска ездили в Харбин, и там есть русское эмигрантское кладбище, которое с 2003 года было страшно заброшено. Туда не пускали китайские власти священников помолиться. Может быть, сейчас что-то изменилось. И поэтому, когда я приехала, совершенно замечательный, великий был пастырь, Царство ему Небесное, архиепископ Благовещенский и Тындинский Гавриил. Он меня благословил молиться, читать литию по умершим русским эмигрантам там, на русском кладбище, по чину мирянина. Потом кладбище стало преображаться, стало более ухоженным. Там мы похоронили последнюю эмигрантку первой волны Ефросинью Андреевну Никифорову и отпели ее.

Как она боялась, что ее сожгут! Она мне говорила: «Останься, меня ж китайцы сожгут». Я говорю: «Да я не могу, я не владею своим временем, но я бы с радостью. Вот у меня обратный билет уже». И вот мы приехали, когда она уже вот в ту ночь и умерла, поэтому и молитвы о ней в часовне прочитаны были, и китайцы плакали навзрыд, ничего не понимая по-старославянски, и крест ей поставили.

Хотя: «Какой крест? Нельзя!» Все нас пугали. Все можно с любовью, и я этому очень рада. Я рада, что вот это благословение архиепископа Гавриила – оно дало мне очень много. И прошу его молитв: «Владыка, помолитесь обо мне и теперь, как тогда молились». Замечательный владыка, редкий.

– Когда вы встречаетесь с публикой, выходите на сцену, когда вы слышите аплодисменты, как вы теперь к ним относитесь?

– Это кошмар, это всегда был кошмар. Это стресс, это же чудовищно. Когда ты вдруг открываешь свою душу, говоришь что-то сокровенное, а иначе нельзя выходить на люди, и вдруг после этого хлопки, это как-то очень резко обрывает твой внутренний посыл. Нет, это психологическая травма.

– Во время общения с публикой, во время телевизионных, радиопрограмм вам удается в какой-то степени проповедовать евангельские ценности?

– Да ни в коем случае. Проповедуют священники. Вообще, любой человек может только исповедовать веру своим примером, своим видом, своим отношением к людям. И сказано самое главное: «Любите Бога превыше всего и ближнего своего как самого себя». Это очень трудно, это очень глубокая заповедь. Она космическая. Это очень тяжело. А об остальных мелочах разве думаешь? Это ерунда, это внешняя какая-то сторона, понимаете? Она не должна быть, это стыдно. Нет, если меня спрашивает кто-то, говорит: «Матушка, как, там, например, свечку…» – я подскажу то, что я знаю. Если что-нибудь спросят, я скажу, конечно. А вот так вдруг сказать: «Надо то, надо се», – да какое я имею право: «Надо то, надо се»? Душа человеческая, во-первых, очень глубока, и она свободна. Человек сам выбирает. Вот мне сказали: «Ходи в апостольнике, это твоя проповедь» – это мне еще сказал архиепископ Амвросий, когда постригал, я так и сделала. Но он же мне не сказал проповедовать. И у каждого человека – свой духовный опыт. Никогда своим опытом, какой бы он ни был, вот так поделиться с другим или навязать невозможно. Если человек спрашивает, можно подсказать. Известно, как старцы иногда иносказательно, иногда шутя, тот же Амвросий Оптинский, прибаутками и очень просто.

– А вам случалось слышать такие упреки в свой адрес, что инокиня занимается такой публичной деятельностью, где ее видят тысячи людей?

– Ну, а что поделать? Это мое послушание. А потом, если ругают, это тоже хорошо, полезно. Это отрезвляет, и потом думаешь, действительно… Нет-нет, это очень полезно, пусть ругают. Правильно, чего инокиня полезла в телевизор?

В восемь часов утра заступает на суточное дежурство на подстанции «Скорой помощи» Первой градской больницы врач-реаниматолог Сергей Сеньчуков. Сегодня он снова будет спасать человеческие жизни. Но когда смена закончится, он продолжит другое свое служение – оказывать «скорую помощь» в спасении человеческих душ. Ведь десять лет назад доктор Сергей стал монахом Феодоритом.

Врачом он решил стать еще в детстве, а в юности определился со специальностью – выбрал самую экстремальную. За тридцать лет работы убедился: в реанимации, на границе жизни и смерти, – как на фронте, атеистов не бывает.

– Почему вы выбрали такую специальность – врач-реаниматолог?

– Потому что это, наверное, самое интересное, что есть в медицине. Ну, если не брать психиатрию, которая другая медицина. И не брать патанатомию, которая третья медицина, то самое интересное в медицине – это реаниматология. Когда человек находится в тяжелом состоянии, когда возможно реально оказать ему помощь. Ну и потом это такая область, где можно приложить все свои знания и умения. С одной стороны, руками работать, с другой – и патфизиологию знать. То есть это очень интересно, помимо всего прочего.

– Правда, что среди врачей-реаниматологов нет неверующих?

– Ну, практически нет. Когда постоянно работаешь со смертью, то у тебя не получается быть неверующим. Не все веруют как-то канонически, традиционно, неважно, но практически все знают о том, что там есть другая жизнь.

– А как вы сами пришли к вере? Профессия помогла вам?

– Нет, я к вере пришел раньше, чем в профессию. Я крестился позже. Уже будучи врачом. А к вере я пришел гораздо раньше. Получилось очень интересно. В раннем детстве я был атеистом. Дети бывают разные: кто-то говорит, что он – медведь, кто-то – волшебник. А я был атеист. Но поскольку я был умный мальчик, много читал, и если ты говоришь, что ты атеист, то книжки соответствующие надо читать по атеизму, чтобы понимать, что ты отрицаешь. В общем, с класса 4-го или с 5-го я понял, что отрицать ничего не надо.

– Вам лично доводилось быть свидетелем встречи человека с другим миром на грани жизни и смерти?

– Сложно сказать, один случай показательный. У нас один фельдшер, его это потрясло очень, я такие вещи видел и раньше. Мы перевозили тяжелого больного из больницы в реанимацию, и вдруг человек открывает глаза, он был в коме, открывает глаза и что-то видит, начинает явно чего-то бояться, от чего-то отмахивается, у него – ужас в глазах, потом через какое-то время он затихает и умирает. Умер не у нас, а в реанимации. Было видно, что человек встретился с тем страшным, что его реально напугало.

Иногда пациенты или их родственники узнают в этом докторе священника и просят приехать еще – для соборования или причастия.

– Почему вы продолжаете совмещать?

– Когда я задавал этот вопрос, владыка сказал: «Ты пока нужен». Ну, а потом у меня достаточно много таких попечений в миру. У меня есть группа пациентов, которые нуждаются в трансплантации легких. Для них есть программа оказания помощи – больным тяжелыми легочными заболеваниями. Помимо чисто медицинских аспектов, у людей есть определенные духовные потребности, которые мы стараемся для них восполнять, так как связь с ближайшими храмами отсутствует.