Юлия Варенцова - Люди неба [Как они стали монахами]

– Да, да. Мне дали такое послушание – ходить в облачении. Владыка сказал, что это будет молчаливая проповедь. И я честно ходила в облачении, но это был ужас. Я живу ведь недалеко от Курского вокзала, в метро надо идти. На меня плевали, кто-то шарахался, кто-то хотел плечом задеть. Ну, во всяком случае, это совсем непростая история, ну, тем более это в начале 90-х годов. В 1993 году я была пострижена. Сейчас-то ко мне привыкли, по всей вероятности, и потом, много ходят в рясах уже… И другое отношение, в общем, достаточно такое благожелательное, скажем, так что… А так вначале… в 90-е годы это было… Один мужчина столкнулся, мы, правда, с матушкой шли вдвоем, еще приехала ко мне из монастыря. И он так оторопел – две, значит, в монашеском… И из него вырвался поросячий какой-то визг. Мужчина, здоровый в плечах, а запищал, как поросенок. Ну, я была поражена, а матушка говорит: «А это они в нем, они в нем… Они в нем, так сказать, напугались».

– Вы бы хотели жить в монастыре, а не в Москве?

– Затрагиваете мою больную струну. Конечно, это было бы… Но при чем здесь мое желание? Видите, как Господь устраивает, по-своему, по-другому. Поэтому я и, как вы говорите, хотела бы, не хотела бы, но ведь это же послушание. Сверх моего хотения есть что-то, что определяет мою жизнь так, как определяет. Прошлый год я была исполняющей обязанности игуменьи Свято-Елизаветинского монастыря в городе Алапаевске, и я прожила там почти год, в общем-то, так сказать, самой-самой монастырской жизнью, с самыми-самыми всеми проблемами, что связано с монастырем, со строительством, с болезнями своих сестер, со всем, со всем. Так что для меня эта жизнь очень даже понятна и близка. Но послушание мое такое.

Мне просто сказали: «Иди в Алапаевск игуменьей, исполняющей обязанности». – Я пошла. – «Спасибо, матушка, за ваши труды», – и я пошла обратно.

Мне сказали в монастыре, Ивановском еще: «Вот, поезжай в Москву, в отдел благотворительности, к владыке Сергию», – и написали бумагу, командировка. Я послужила у владыки где-то около 20 лет. Владыка Сергий очень большую роль сыграл в моей жизни, потому что по его послушанию… Например, мне говорят: «Матушка, дайте интервью, вначале, как вы были артисткой, а потом стали… ушли». Я говорю: «Да не хочу я никакого интервью давать. Это, в общем-то, мое…» – Они пожаловались владыке. Владыка вызвал меня на ковер и сказал: «Матушка, а при чем здесь вы? Это не для вас, это для людей».

Попробовав себя в роли уральской игуменьи, инокиня Ольга Гобзева вернулась к столичной жизни и к своему прежнему послушанию – помогать пожилым актерам. Организуя очередной вечер встречи, она своими руками готовит угощение.

– Мы купили большую рыбину. Вкуснее получается, когда делаешь своими руками. А так как народ у нас уже такой возрастной, то надо, чтобы это было диетическое, чтобы вкусно было. У нас сегодня встреча с актерами в рамках «Серебряного клуба». Мы организовали клуб людей, актеров, ветеранов кино, которых их активная основная творческая доминанта, их основное проявление было в молодые годы, это вот в советское… в советском кинематографе. Поскольку это мои прежние коллеги и друзья, то, в общем, я понимаю, что это особенное такое нравственное мое послушание – помогать своим, как в свое время благословил меня владыка Сергий, теперь он митрополит Воронежский и Лискинский. Он сказал: «Матушка, нужно помогать своим». И вот теперь я стараюсь это сделать по мере сил, но, конечно, с помощью департамента труда и социальной помощи населению.

Какие-то медикаменты, может быть, какая-то, ну, эмоциональная, духовная помощь – это понятно.

Потому что мы приглашаем к тем, кто не может прийти в наш круг пешком, своими ногами, приглашаем священника, который так же, как Наталью Кустинскую перед ее смертью, в общем, незадолго исповедовал и причащал священник, которого я пригласила. Это для нее было огромным облегчением. Вот лекарства, какие-то продуктовые наборы. Но я стараюсь делать не формально, а что-то такое, что могло бы быть приятным.

Например, не простое масло какое-то, а оливковое, потому что люди, актеры – они, в принципе, жили немножко по-другому, по-особенному, и хотелось бы, чтобы они были здоровы, чтобы для них было что-то приятное, легкое, с любовью. Потом ведь, знаете, благотворительность – дело опасное, благотворительностью можно оскорбить. А так как я сама в прошлом актриса и недалеко от них ушла, то от меня они принимают. Ну, от меня – это условно, а, в принципе, от департамента труда и социальной защиты, а я – как передаточное звено, как послушание. Люди здесь очень чуткие, особенно актеры. Они чувствуют все. Они чувствуют даже то, что вообще просто в воздухе витает и что вообще чувствовать невозможно, а они чувствуют. Это особый народ. Это люди, которые не защищены по-настоящему, поэтому у меня давно возникло ощущение, что надо защищать своих.

Я даже давным-давно в прошлом, но это было одно из моих заблуждений, может быть, организовала в Театре киноактера секцию карате. Чтобы защищаться. И очень любили. Любила покойная Надя Румянцева, Римма Маркова. Там много было актеров, которые тренировались и были подтянуты. И действительно, у них была какая-то уверенность в себе. Но я, правда, с этим давно покончила и покаялась, потому что… У меня даже черный пояс был.

Ну, я покаялась в этом, потому что на самом деле в восточных практиках нет сути. Вы знаете, как пустой орех без зерна? Если вот сравнить нашу Православную церковь, которая как грецкий орех, внутри – Церковь, а снаружи государство, то там это просто пустой орех. Я это поняла. Поэтому восточные практики – я их оставила, но некоторые метки у меня остались. Помните, я вам рассказывала, когда я ходила в рясе, на меня как-то очень реагировали. Например, помните, тот мужчина, который хотел ударить плечом, я просто слегка вот так отстранилась, и он пролетел мимо и ударился в стену, вроде как сам по себе… Я применила прием, и, надеюсь, что те актеры, которые были, они тоже применяли эти приемы. Потому что, знаете, вот это… Ведь не только можно защищаться в рукопашной, но можно иметь вот такое внутреннее состояние, когда на тебя – агрессия, а ты не отвечаешь агрессивно, и ты пропускаешь эту агрессию мимо. И надо сказать, что актеры тогда были очень рады и благодарны вот такому. Ну, а теперь вот не карате, а наши встречи.

– А как вы сейчас относитесь к актерской профессии? Ваше отношение поменялось?

– Я отношусь к этому как к глубочайшему психологическому экскурсу, но психологическому не в плане психологии как просто психологии или психологии болезни, а как к психологии творчества. Вы знаете, профессий не бывает небогоугодных, ну, разве что если просто уж откровенно… с низкой социальной ответственностью, да? Бывает греховным человек, профессия не может быть греховной. Тем более наша школа, русская, это школа переживаний, это школа исследования человеческого духа, жизни человеческого духа, и это очень близко. Ну почему актеры так легко верят, почему среди актеров так много людей, на самом деле глубоко погружающихся? Я не одна такая, что… Но, впрочем, меня не профессия подтолкнула к иночеству, а сама жизнь.