Составитель-Дмитрий Нич - Варлам Шаламов в свидетельствах современников

За время пребывания в нашем отделении, мне звонили какие-то люди, которые, не называя себя (и так было ясно, что они из органов), спрашивали, каково состояние Варлама Тихоновича Шаламова. Спрашивали моего мнения, не подлежит ли он переводу в психоневрологическое отделение. Я категорически и справедливо настаивал, что в настоящее время он неврологический больной, что у него непроизвольные судороги и он будет труден для психиатрического отделения. Были звонки от главного врача, которая также интересовалась по запросу из вышестоящих инстанций, как мне потом говорили. Но я настаивал, что он неврологический больной и должен быть в нашем отделении. Я понял, что этому человеку защитить себя самого трудно, и я должен, как врач и человек, сделать все возможное, чтобы справедливо отразить его состояние, и по возможности помочь ему, пусть даже в малом. Этот человек по настоящему много выстрадал в жизни. И его теперешняя болезнь усугубилась вследствие ужасного и тяжелого прошлого.

Варлам Тихонович страдал от прогрессирующего неврологического заболевания, сопровождающегося насильственными судорожными движениями в конечностях и лице, а так же снижением умственной деятельности (Хорея Гентингтона)[1]. Болезнь эта в большинстве случаев наследственная, начинается она незаметно, протекает хронически, медленно, но безостановочно прогрессируя. Такие больные долго сохраняют способность самостоятельно передвигаться, есть, одеваться и раздеваться и т.п., хотя все эти акты сопровождаются массой излишних непроизвольных движений. Такова была судьба Шаламова.

После более чем четырехмесячного пребывания в нашем отделении Шаламов был выписан домой с некоторым улучшением состояния здоровья. Я посетил его дома[2]. Дверь мне открыла Людмила Владимировна. Варлам Тихонович вышел ко мне навстречу, двигаясь тяжело, но самостоятельно. Он выглядел утихомиренным, необычайно спокойным и какое-то подобие улыбки было на его лице, что я редко видел, когда он лежал в отделении. Он подарил мне и надписал с большим трудом фотографии. Он вынес большой том своих рассказов, изданный недавно в Лондоне.

В 1981 году я и моя семья эмигрировали в США. С большим огорчением уже здесь узнал, что Варлам Тихонович Шаламов скончался в 1982 году. Мне искренне жаль, что я встретился и общался с этим человеком не в лучшее для него время. Настоящая и заслуженная слава пришла к нему позднее, уже после перестройки. Но я никогда не забуду его «Колымских рассказов» и их героев и ошеломляющее впечатление, которое они произвели на меня и мою супругу. Я понимаю, что эти несколько строк памяти немного добавят к его биографии, но я счастлив, если смог хоть чуть-чуть что-то облегчить в те тяжелые дни его болезни.

Филадельфия, сентябрь 2007 г.

Опубликовано к 100-летию юбилея со дня рождения писателя Варлама Тихоновича Шаламова и 25-летию выхода в свет «Колымских рассказов».

2007 – 2011

Журнал «Побережье», № 16, 2007, Филадельфия.

--------------------------------------------------------------------------------

Примечания

1. В письмах и записных книжках В. Шаламов пишет лишь о том, что страдал от болезни Меньера. Справку о её последствиях, выданную доктором Л.Н. Карликом, он долгие годы носил при себе как удостоверение того, что его шаткая походка или падение, заплетающаяся речь – последствия болезни, а не алкогольного опьянения. В ней было указано: «Больной может ошибочно быть принят за пьяного. Заплетающаяся речь. Больной может внезапно упасть. В случае появления приступа на улице или в общественных местах просьба к гражданам оказать больному первую помощь». И действительно справка помогала. В письме Я.Д. Гродзенскому в 1970-м году Шаламов пишет: «Медицинская справка текста профессора Карлика в высшей степени улучшила мой проект – и уже применялась в объяснении с водителями троллейбусов — ибо те имеют те же задания, что и милиция, и служащие метро. Собственноручно профессор успокаивает, приводит меня в состояние глубокой благодарности».

В 1978-м году в 67-й больнице Шаламову был поставлен другой диагноз: болезнь Хорея-Гентинтона. Упоминаний этого диагноза в опубликованной на сегодняшний день переписке и записных книжках не встречается. М. Левин, по просьбе редакции http://shalamov.ru

специально для этой публикации пояснил: «Шаламов страдал не от болезни Меньера, а имел очень серьёзное неврологическое (не психоневрологическое, а именно неврологическое) заболевание с тяжёлым повреждением мозга, с непроизвольными движениями во всех конечностях. При такой болезни речь человека дизартрична. Болезнь Меньера же лечится отоларингологами, с ней люди живут и работают». К сожалению, о последних годах жизни Шаламова известно очень мало. Уточнение обстоятельств его болезни и трагической гибели должно стать задачей дальнейших исследований

2. Вероятно, это было в первой половине 1979-го года (Уточнение М. Левина)

Сетевая версия на сайте Варлам Шаламов

http://shalamov.ru/memory/169/

Михаил Левин, врач-невропатолог

В восьмидесятом году мне совершенно случайно попала в руки книга, вышедшая во Франции, – это были «Колымские рассказы» Шаламова. После прочтения их ни о чем другом я уже думать не могла. Буквально на следующий день я пошла на вечер Арсения Тарковского, но впечатление от книги Шаламова полностью заблокировало мое восприятие поэзии. Все в стихах показалось слишком литературным, а обстановка в ЦДЛ вообще была апофеозом пошлости и духовной коррупции. В общем, я была в шоке, не в переносном, а в психологическом смысле слова.

Как раз в этот момент из Ленинграда приехал в Москву мой приятель Леша Романков. Я стала рассказывать ему о «Колымских рассказах», но оказалось, что он их уже читал. И вдруг он мне говорит: «А ты знаешь, что Шаламов сейчас слепой, глухой, одинокий умирает в доме для престарелых?». Об этом он узнал от своей знакомой, которая жила в Пскове, но всегда, когда бывала в Москве, заходила к Шаламову. Она рассказывала друзьям о том, что он там находится просто в ужасном положении. Меня это сообщение потрясло. Я попросила Лешу как можно скорее узнать, где находится этот дом для престарелых, но прошел примерно месяц, прежде чем он сообщил мне адрес, – на Планерной.

И вот я отправилась туда, совершенно не предполагая, что меня там ждет. То, что я увидела, могло бы стать последним очерком из «Колымских рассказов», потому что по впечатлению, верней, по ужасу это было примерно то же самое. Дом для престарелых находился в огромном железобетонном здании. Входишь на первый этаж – все замечательно: чистенько, фикусы стоят, стенгазеты какие-то, старушки опрятные ходят, телевизор, а дальше начинаются круги ада, и чем выше я поднималась, тем острее и концентрированнее становился запах мочи, грязи, гниения. Я почувствовала, что задыхаюсь. На последнем этаже находились лежачие, те, на ком администрация поставила крест. Я вошла в огромный широченный коридор, по грязному линолеуму в прямом смысле ползали какие-то совершенно беспомощные люди. Это была страшная картина. Я даже не предполагала, что такое вообще может быть в современной Москве. Никого из медперсонала видно не было, но от Леши Романкова я знала, в какой палате находится Шаламов.