Составитель-Дмитрий Нич - Варлам Шаламов в свидетельствах современников

Шаламов был настоящим мучеником. Поразительно, но его использовали, даже когда он оказался совершенно беспомощным. Я не хочу называть имен, судья этих людей – их совесть. Среди знакомых, которых я привлекла к спасению Варлама Тихоновича от голодной смерти, нашлась женщина, присвоившая себе деньги, собранные на продукты и на оплату услуг человека, который в летнее время вызвался ухаживать за Шаламовым. У всех у нас были дети, летом надо было вывозить их из загазованной Москвы в деревню. Этот парень был студентом. У самого у него не было ни копейки, чтобы купить продукты, поэтому мы, как всегда, кинули клич и стали собирать с миру по нитке. Ребята из Питера и москвичи должны были сдать собранные деньги той самой нашей общей знакомой. Она была православная, очень религиозная женщина. Мы уехали в отпуск спокойные, но, вернувшись, узнали, что никаких денег она студенту не передала. Я пошла к ней узнать, что случилось. И она довольно агрессивно ответила, что не получила ни копейки. Я позвонила друзьям, которые обещали собрать эти деньги: они собрали большую сумму и собственноручно передали этой женщине. Когда я вновь обратилась к ней с вопросом о том, что стало с деньгами, она сказала, что Варлам Тихонович получил все, что ему причиталось.

Да, в своей жизни он получил сполна. Больше, чем может вынести человек. Но несправедливости и предательства продолжились и после его кончины. Союз писателей был согласен похоронить Шаламова, но запретил отпевание. Некая знакомая Саши Морозова стала добиваться разрешения – страстно клянясь, что якобы перед смертью Варлам Тихонович завещал ей похоронить его по православному обряду. Ей поверили. Варлама Шаламова отпевали в церкви в Вешняковском переулке и похоронили на Кунцевском кладбище. Спустя несколько лет, уже в постсоветское время, эта женщина призналась, что историю с предсмертной просьбой Шаламова она придумала.

В июне 2002 года на могиле Шаламова был разрушен надгробный памятник. Оторвав от гранитного постамента, грабители унесли бронзовую голову – скульптурный портрет писателя. Может быть кто-то хотел уничтожить саму память о нем. Но Россия о нем не забыла. В 1998 году издательство «Вагриус» выпустило четырехтомник его произведений. Они наконец-то нашли своего читателя. Великий русский писатель Варлам Шаламов не умер, он шагнул в бессмертие.

Литературная запись Ольги Исаевой

«Шаламов: путь в бессмертие», опубликовано в «Новом журнале», №245, 2006. Сетевая версия на сайте Журнальный зал

http://magazines.russ.ru/nj/2006/245/le17.html

Татьяна Леонова, биолог, генетик, ухаживавшая за Шаламовым в доме престарелых

Вестник Серебряного века

Моя короткая, к сожалению, дружба с Варламом Тихоновичем Шаламовым началась с удивления.

Дело в том, что приход Варлама Шаламова – поэта (прозаика мы долго ещё не знали) был по-своему неправдоподобен. Совершим некоторое историко-литературное отступление.

Представьте, допустим, что мы только сейчас открыли Евгения Боратынского, а раньше мы бы ничего подобного не знали, не читали. Расслышали ли б мы «последнего поэта», оценили бы? Не знаю… Временной разрыв трудно одолевается. У нас совсем другой язык, иной образ мысли и слова, а главное – звук и слух…

Даже «Столбцы» Николая Заболоцкого, явись они не в двадцатые годы ХХ века, а в шестидесятые, были бы встречены, я думаю, с некоторым изумлением. А поздняя лирика Заболоцкого, идущая и от Тютчева, и от Хлебникова, рождённая драматическими потрясениями времени, оказалась созвучна шестидесятникам.

Историко-литературные десятилетия не вполне совпадают с хронологическими. В русской поэзии середины ХХ века определённым рубежом стал первый альманах «День поэзии» 1956 года. Едва ли не впервые многие в России прочитали тогда стихи Марины Цветаевой!

Это была эпоха возвращений – ценностей, имён и явлений, несправедливо забытых, отторгнутых, перечёркнутых волею жестоких исторических судеб. Возвращались к жизни и люди, которым довелось одолеть невзгоды, испытания Архипелага ГУЛАГ.

Вернулся Александр Солженицын, вернулся Варлам Шаламов… Мы вчитывались, вглядывались, вдумывались в новые страницы русской прозы и русской поэзии. В июле 1968 года «Литературная газета» обратилась к критикам с вопросом, какие стихи, опубликованные недавно в журналах, показались наиболее примечательными. Я выбрал Варлама Шаламова и попытался передать своё удивление новым поэтическим «звуком»: «Меня вновь остановили стихи, явно суховатые, потаённо-загадочные, как переклик звуков в имени их автора: Варлам Шаламов. Три журнала (№ 3 и № 5 «Знамени» и «Юность») вышли предвестьем будущей книги поэта, чей канон строг:

Стиха невозмутима мера –

Она

Для гончара и для Гомера

Одна.

Тем чувствительнее дрожь, изнутри бьющая в эту разумность. «Грозная память» давно бы разорвала пределы, если бы не оковы краткости.

И, ставя обе лыжи стоймя

К венцу избы,

Я постучу в окно спокойно

Рукой судьбы.

За чётко очерченным кругом размышлений – тёплая тайна жизни. «И чтоб мягкий и нестрашный тихо зверь дышал домашний из домашней темноты».

Какие-то гулы отдалённо колеблют «невозмутимую меру» Варлама Шаламова. А начало его стиха всё-таки там, «где взмахнула Ока рукавом». («Литературная газета», 1968, 10 июля).

Варлам Тихонович позвонил мне, и мы встретились. Сухонький, словно былинка, поэт излучал необычайную музыкальную ноту. В наше массовое «бесстилье» он входил с культурой Серебряного века, а тогда даже это имя целой поэтической эпохи ещё не произносилось. Варлам Шаламов стал для нас вестником художественной Атлантиды.

В ответ на моё письмо я получил от Варлама Шаламова сжатое, но бесценное размышление о судьбах русской поэзии ХХ века:

«Дорогой Станислав.

Спасибо за Ваше сердечное письмо. Вместе с Вами я радуюсь, что прошёл этот проклятый високосный год, год активного солнца, никакие талисманы, никакие алые ленточки на шее не удержат и не могли удержать ни событий, ни судеб.

Я рад, что удалось напечатать в «Дне поэзии» эти стихи. (Такой маятник в сторону ухудшения не один раз.) Рад из-за «Северянина», «Ястреба». Да – «Таруса» (безглагольный стишок в подражании Фету) – написание стихотворения.

Но всё это зря, зря. Стихи – это тонкая, точная работа, остаётся вне зрения читателя.

В статьях этого «Дня поэзии–1968» – опубликовано письмо А. Яшина, предсмертное завещание. Яшин хороший человек, и завещание его продиктовано самым лучшим чувством.

Но ведь всё, что там изложено, его позиция, – это как раз то, из-за чего погибает русский стих. Если всё равно, как писать, тогда не надо браться за стихи. Стихи всегда символичный и многозначный, поэтический текст, допускающий много толкований, – технически страницы стиха могут восхищать.