Aлександр Гладков - Поздние вечера [воспоминания, статьи, заметки]

26 января 1940

Дочитал «Жизнь Арсеньева» Бунина. Конечно, это очень хорошо написано, но, признаюсь, я ожидал большего, а может быть, и другого. В этой книге нет ничего неожиданного, а большое искусство всегда должно быть неожиданным. Если хорошему стилизатору задать задачу — написать «по Бунину», то вот так он, наверно, и напишет. Это Бунин, который пишет «по Бунину». А ждал откровения. Хотелось обомлеть, растеряться, быть ошеломленным. Этого не случилось. В книге как-то нет совсем очень важного в русской литературе элемента (и в искусстве прежнего Бунина) — художнической беспощадности, то есть не нравственной беспощадности, что нашей литературе не свойственно, а беспощадности художнического зрения. Старик вспоминает только то, что ему вспоминать приятно. А ожидаешь того заветного: «И горько жалуюсь, и горько слезы лью, но строк печальных не смываю»… И все-таки хорошо. Но не так хорошо, как этого ждал. Наверно, когда стану перечитывать уже с этим новым чувством, что ничего особенного не надо ждать, то книга понравится больше: превосходные пейзажи, детали быта, изощренность зрительной памяти…

12 марта, 30 марта 1940

Читаю впервые «Записки из Мертвого дома». Почему я не читал эту вещь раньше — не могу представить. Это великая книга, бо́льшая, чем половина романов Достоевского.

Дочитал «Братья Карамазовы». Все очень умно и тонко, а местами гениально. На этот раз мне показалось, что высшее — это не Митя и Грушенька, а Коля Красоткин и мальчики.

30 июня 1940

Прочел за эти дни два тома рассказов Л. Андреева (6-й и 8-й). Рассказы все очень слабые, и пьесы тоже, хотя в «Катерине Ивановне» три акта если не написаны, то построены хорошо. «Профессор Сторицын» очень надуман. Непонятно, как мог этот человек тридцать лет назад казаться чуть ли не одного роста с Горьким и Буниным. Очень слабый писатель, с плохим языком, маленькими мыслями, неуверенной композицией, отсутствием культуры общелитературной. Много и самой явной пошлости. Но сам Горький его любил и ценил. Вероятно, Андреев все же был талантлив, и это видно было в жизни.

21 июля 1940

Впервые прочел «Без догмата» Сенкевича. Начиная, боялся скуки, а читал почти не отрываясь. Люблю этот стендалевский жанр: полуроман (вершиной которого является, может быть, скромный «Доминик»). «Герой нашего времени» (особенно «Княжна Мери») тоже в этом роде… Сенкевич умнее, чем я думал. Конец все-таки разочаровал. Я перестал любить многоточие в финалах.

27 июля 1940

Вечером читаю «Виргинцев» Теккерея. Очень талантливо и совсем не скучно. Забавное наблюдение: Олдингтон в «Смерти героя» проклинает викторианские традиции в английском быту, а сам стилистически весьма зависит от викторианца из викторианцев — Теккерея.

5 августа 1940

Прочел толстый том (650 стр.) Гроссмана. Пожалуй, эта работа — лучшее из произведений этого сомнительного исторического беллетриста и неглубокого литературоведа. Она написана живо, умно, с уместным использованием мемуарных показаний, с краткими, но яркими характеристиками друзей и врагов Пушкина. В работе этой приятна независимость автора от штампов обычных биографий Пушкина, собственная точка зрения на многие темные места жизни поэта, хотя, конечно, можно и оспаривать некоторые его заключения. Разумеется, серьезная научная биография Пушкина должна быть втрое толще, но ее еще нет. Есть в книге несколько малоизвестных документов и мемуарных свидетельств, придающих многим страницам свежесть. Но многое и опущено даже из того, что хорошо разработано в пушкиноведении. Написана книга проще и яснее, чем другие сочинения Гроссмана… Но кто же все-таки напишет первую не популярную, настоящую «Жизнь Пушкина»? Это могло бы стать «делом жизни». Мог бы Тынянов, но он выбрал жанр романа, хотя, конечно, его «роман» серьезнее и подлинно достовернее многих псевдонаучных исследовательских работ о Пушкине.

7 ноября 1940

Читаю впервые в жизни «Блуждающие звезды» Шолом-Алейхема. Мне нравится. Нахожу влияние Диккенса.

5 мая 1944

С литературой пока плоховато. Впрочем, меня лично сейчас меньше интересует, так сказать, «гармония формы», чем насыщенность живыми впечатлениями жизни. Настоящая литература, вероятно, возникнет только через несколько лет, но «строительный материал» уже свозится многими, и от его накоплений будет зависеть подлинный великий эпос нашего времени. Сюда пойдут и очерки Симонова, Гроссмана и Петрова, и памфлеты Эренбурга, и десятки других — беглых, но правдивых свидетельских показаний. Не страшно, что еще несколько лет не будет романов, новелл, пьес — была бы «куча мала» этих накоплений выше. И в кино я сейчас решительно предпочитаю хронику большинству наших «художественных» фильмов, и не потому, что я недорезанный лефовец-фотограф, а потому, что душа требует, как организм витаминов, реальных фактов и наблюдений. Поэтому лучшим из всего напечатанного о войне мне кажутся очерки А. Бека о панфиловцах и обороне Москвы, напечатанные в «Знамени».

5 января 1951

Перечитал «Юность Генриха IV» Г. Манна. Недостаток этой талантливой, умной книги — ее стилистическая напряженность, то, что (в гораздо большей степени, впрочем) портит романы А. Белого и «Вазир-Мухтара» Тынянова. В ней как-то тесно, мало воздуха. Она не ведет за собой, а тащит, и поэтому ей невольно сопротивляешься. Странен успех этого романа у наших критиков в середине тридцатых годов — ведь это же апология компромисса, житейского оппортунизма, эмпирического и эпикурейского отношения к действительности. Что может быть более чуждо соцреализму, чем это? Подозреваю, что книгу просто не прочли как следует. Антифашистская позиция автора, его публицистика заслонили объективное содержание романа.

26 октября 1957

Купил наконец книжку стихов Слуцкого «Память». Очень талантливо. Мне он больше нравится, чем Смеляков, немного слащавый и чувствительный.

14 марта 1958

Читаю в последнем томе Собрания сочинений Пришвина интереснейшие дневники последних лет, где есть несколько удивительно тонких размышлений (то есть не несколько, конечно, а много). Это куда значительней и выше его прозы этих же лет.

30 июня 1958

Прочел «Подводя итоги» С. Моэма. Читал почти залпом с карандашом. Большое впечатление. Трезвая, умная и чуть горькая книга много думавшего о себе и о своем деле писателя. В очень многом узнавал себя. Какое это счастье — иметь право писать о себе все или почти все. Только высказывание правды может делать талантливым, только свобода суждений, и ничто иное! Я не обязан со всем соглашаться, но даже то, с чем я не согласен, будит мысль, заставляет откровенно и беспощадно думать о себе. Конечно, надо еще раз перечесть книгу. Несомненно, в быстром чтении многое еще ускользнуло от меня. По впечатлению могу сравнить это с томиком Валери. Предельная ясность мысли, и точность фраз, и завидная независимость мнений. Такую книгу можно написать только в старости, но и из крупных людей не всякий способен с такой честностью говорить о себе… Можно это еще сравнить с «Дневником» Ренара, но у Ренара больше поэзии, игры воображения, а тут только сухое изложение продуманного. По сжатости книга напоминает конспект.