Aлександр Гладков - Поздние вечера [воспоминания, статьи, заметки]

Любая проза рядом с герценовской кажется монотонной: читая Толстого, Достоевского, Чехова, часто угадываешь и ход мысли и дыхание фразы. Это даже становится своеобразной силой — действует психологический закон метра, рифмы, эффект рефрена. И движение мысли и структура фразы у Герцена неожиданны. Не хочется назвать это естественностью: для этого мысль Герцена слишком ярка, выразительна, броска. Но ведь и окраска павлина естественна для него, и павлин ничуть не является менее самим собой, чем скромный и непритязательный воробей.

…Продолжаю читать Герцена. Он удивителен и не может ни приесться, ни надоесть. Наоборот — каждый раз заново поражает. Есть в нем и предрассудки — и высокомерие барства, и упоенность собственным остроумием, и наивный эгоцентризм. Есть и иногда (когда дело касается кровно его самого) и непонятная психологическая слепота (как в истории с Гервегом). Но все это искупается широтой взгляда, блестящим умом, пластичностью рассказа. Никто из писателей не сумел быть в литературе так самим собой, как он.

…Читал воспоминания Тучковой-Огаревой. Жалко Герцена. Это удивительно, до чего такие большие, умные, блестящие люди не умеют устраивать себе личную жизнь.

30 августа 1964

…Повесть Домбровского [6] Речь идет о «Хранителе древностей». (Прим. ред.) превосходна. Она достоверна, как документ, — это то время; умна, прекрасно написана, хотя и без каких бы то ни было усилий казаться оригинальным, и так как она естественна и искренна, то ни на что не похожа. Ее не с чем даже сравнить… ищу параллелей и подобий и не нахожу.

18 декабря 1964

Начал читать «Детство Марселя» М. Паньоля. Высокоумные снобы были бы шокированы признанием, что мне это нравится куда больше, чем повесть о детстве Сартра, но это так. Сартра я еле дочитал, а тут не могу оторваться.

17 марта 1965

…Читаю Стендаля. Он неисчерпаем. Особый редкий дар страстного любопытства к самому себе, без всякой любви к себе. Насколько чаще бывает наоборот. А. Виноградов написал о нем плохо, иногда просто врал. Даже еще ничего не смыслящим юнцом я это понимал и не мог его читать, предпочитая ему всегда Тынянова.

31 марта, 1 апреля 1965

…Читаю новое издание «Дневника» Ренара. Много нового. Долгие годы эта книга была моей любимейшей, и я знал ее почти наизусть. …Ж. Ренар прав: романы дружбы сложнее романов любви.

23 апреля 1965

…Читаю Стендаля о Наполеоне (второй раз). Это, конечно, не книга, а материалы для книги, но многие места блестящи, и все умно, хотя и бегло и небрежно. По существу, это блестящий план биографии Наполеона, и иначе, чем по этим вехам, писать ее и не стоит. Его отношение к Наполеону сложно, но за этой сложностью духовная драма современника показана чрезвычайно искренне. Историзм Стендаля мне очень близок (может, потому, что я пристально читал его в свои решающие годы внутреннего формирования: 1936—1940 гг.), и у него есть совпадения с Герценом. Точное сочетание психологии и волевых движений истории, истории души и мускулатуры века.

26 января 1966

…Прочитал впервые в жизни «Волшебную гору». Удивительное произведение, с длиннотами и немецким педантизмом, но и с глубиной, красотой и острым умом. Сначала многое казалось лишним, потом, ближе к концу первого тома, стал виден сложный чертеж постройки, где нет ничего случайного и все необходимо. И — вот что такое искусство: настоящее оно всегда светло — при тяжести и патологичности темы и материала и обилии страшных подробностей, книга не подавляет. Почему я не прочитал ее до сих пор? Не знаю. Что-то отпугивало, вернее, ничто не завлекало.

3 февраля 1966

…И еще одно огорченье. Набравшись терпения, прочитал наконец до конца, пользуясь болезнью, «Лотту в Веймаре». Странная вещь: насколько захватывающе интересны эссе Т. Манна о Гёте, настолько это скучно и безжизненно. Роман скучнее критики: нонсенс. Но это так. Сравнивать можно, ибо это и один автор, и тот же материал. Это любопытный случай, который можно было бы поучительно разобрать. В романе есть какая-то ошибка. Может быть, в неимоверно длинных и тягучих диалогах. Лучшее место — бессонница Гёте и его внутренний монолог.

30 ноября 1966

Ночью прочитал первую часть романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Разочарован. Ждал большего и другого. Кроме хорошо написанной вставной новеллы о Пилате, — книга та же «дьяволиада», с которой Булгаков начал свой литературный путь, условная и как бы многозначительная фантасмагория со смещением планов, произволом в монтаже разнообразных сцен, лишенная глубокой мысли и истинной веселости. Я читал это со скукой и усилием. Нет уж, лучше любой ползучий реализм: в нем хоть есть крохи правды, а где правда, там и мысль. А тут многозначительная претенциозная жестикуляция: вещь, лишенная своего внутреннего закона, расширяющая как бы возможности прозы, но примерно так же, как расширяет возможности шахмат стоклеточная доска: искусство при этом проигрывает. Конечно, снобы будут ликовать, вернее — делать вид, что ликуют, но это тупиковый путь в искусстве: нечто претенциозно-старомодное.

14 июня 1967

Прочитал напечатанный в «Севере» роман Ремарка «Возлюби ближнего своего». Местами это инерционно по манере и почти «беллетристично», но все-таки сильно и трогательно. И что ни говори, а Ремарк в серии своих романов создал огромную и яркую историческую фреску — трагическая Европа от первой мировой войны до конца второй. Никто другой этого не сделал. Да, кое-где это беллетристическая скоропись, кое-где утилизация собственных творческих находок, уже теряющих свежесть первооткрытия, кое-где подражание Хемингуэю, кое-где чувствуется усталая рука писателя, — и все же огромно, впечатляюще, и просто-напросто нет ничего подобного. Все большое в литературе создается только долгим, непрерывным и последовательным усилием, а не наскоками импровизационного порядка. Ремарк, кажется, прожил жизнь (после своей первой славы) гурмана и сибарита, но на его лице есть отпечаток чего-то, роднящего его психологически с Моэмом и Вертинским,— может быть, пресыщенность лакомки. Но это не помешало его писательской одержимости так полно и крупно выявить себя…

17 июня, 21 июня 1967

Читаю «Жорж Санд» Моруа. Хорошо. Семейная и личная жизнь исследована подробно, но книга написана так, словно все читатели превосходно знают все написанное писательницей и об этом можно почти не говорить или говорить попутно. Но это не так, и, думаю, даже для французских читателей новых поколений.

…Дочитал биографию «Жорж Санд» Моруа. Это мило и неглупо, но не больше. Иногда изящно. И все же разочаровывает, и, вероятно, потому, что автор слишком отделил литературную биографию от личной жизни. Не вторая объясняет первую, как этого можно было ждать, а первая — вторую.