Давид Тышлер - Фехтовальные сюжеты

И тогда мы со Львом заговорили. Как по команде, даже не переглянувшись. То и дело сменяя один другого, мы припоминали смешные истории, курьезные случаи, какие только знали. И про фехтование, и вообще про спорт, и про разные страны и народы…

Через некоторое время все сидевшие в автобусе журналисты поняли, в чем дело. Они заволновались, стали сочувственно на нас поглядывать, пробовали заговорить… А когда до начала соревнований оставалось всего минут пятнадцать, мы наконец вырвались из затора. Но водитель, обязанный следовать по маршруту, свернул в сторону, чтобы сделать еще одну положенную остановку. Что тут началось в автобусе! Если бы не мы с Кузнецовым, журналисты, наверное, вытащили бы бедного шофера из его кабинки — так они хотели нам помочь! Но что делать, его бы уволили, если бы он хоть слегка нарушил маршрут. Со всей возможной скоростью, срезая углы и протискиваясь в каждую свободную щелку, автобус все-таки ехал на стадион.

Без пяти семь мы скомандовали: «Раздеваться!» К счастью, женщин в автобусе не было, и ребята быстро облачились в фехтовальные доспехи, вынули оружие, проверили его — они готовы!

В пять минут восьмого, визжа тормозами, автобус останавливается на стоянке. От нее до зала еще метров семьдесят. Выпрыгиваем — и пулей к нему.

— Самая лучшая разминка, — с важным видом бормочет Кузнецов.

Мимо, меряя землю огромными ножищами, проносится Балтазар Рерих:

— Я — в судейскую коллегию! Все им объясню!

Возникает непредсказуемая ситуация. Ребят могут спять с соревнований, если финал начат вовремя. Единственная надежда, что по жеребьевке первый бой между ними и судьи раздумывают, что им делать.

Влетаем в зал и видим: в судейской коллегии шумит Рерих, а главный помост — пустой. Ни на секунду не задумываясь, ни о чем не сговариваясь, мы с разных концов вспрыгиваем на него и начинаем давать ученикам урок: Кузнецов — Назлымову, я — Раките. Огромный зал полон, яблоку негде упасть. Три-четыре минуты фехтуем, потом, нечаянно задев друг друга локтями, мы с Кузнецовым переглядываемся: хватит, мол, хорошенького понемножку. Сбрасываем маски, ученики отдают нам салют, и мы пожимаем друг другу руки. Публика разражается громом аплодисментов. Наверное, все решили, что для них устроили показательное выступление…

Вся советская команда на своих скамейках прыгает от волнения, руководство грозно хмурит брови: надо начать «проработку», да нас нет — мы делом занимаемся.

Когда стихла публика, а мы спустились с помоста, из репродукторов раздался торжественный голос судьи-информатора:

— Месье Ракита э месье Назлымов, сюр ля пист, силь ву пле!

Финал начался, спортсмены приглашаются на помост. Они не спеша вытираются полотенцами и выходят на бой.

К чести наших ребят надо сказать, что они, бесспорно, были самыми сильными из всех финалистов. Первый бой между ними закончился победой Ракиты. Это был упорный, интересный поединок достойных друг друга партнеров. По справедливости, только они должны были решать судьбу «золота» и «серебра». Однако Ракита получил серебряную медаль, а Назлымов стал четвертым.

И все равно радости было много. Все наши собрались тесным кружком, поздравляют Марка, разбирают только что отгремевшие поединки.

— Да если бы мне кто-нибудь сказал месяц назад, что я попаду в финал Олимпиады и буду на волосок от золотой медали, я б его назвал фантастом. И то только в хорошем настроении!

— Брось, Марк, прибедняться, — хлопает его кто-то по плечу, — ты свою медаль заслужил!

Ракита счастлив и даже как будто растерян. Мы встречаемся глазами, и вдруг он резко делает шаг вперед, быстро снимает висящую на шее медаль и набрасывает ее на меня:

— Поноси и ты, Дод!

Вступив в пору своего расцвета накануне Олимпиады в Мехико, Марк Ракита сумел сохранить спортивную мощь в течение нескольких лет. Он сложился как исключительно сильный боец, особенно в том, что касалось тактики. Пожалуй, еще лет пять после того, как он сошел, в мире не находилось равного ему в этом отношении фехтовальщика. Немного уступая своим противникам в быстроте движений, он всегда был предельно оперативен в тактике. Он буквально в несколько секунд продумывал возможные варианты развития событий на дорожке и так преуспел в этом, что иногда, как справедливо шутили, «передумывал сам себя». Дерясь против сравнительно слабого фехтовальщика, вдруг начинал проигрывать. Он думал за противника, сам опровергал, сам находил дальнейшее противопоставление, в то время как тому и в голову не приходило ничего подобного — ведь мыслил гораздо проще. Поправить Марка в подобном случае было несложно. Достаточно было предложить ему поманеврировать, сделать пару атак или контратак издали, умышленно не доставая противника, — и все становилось на место. Противник выдавал свои замыслы и их уровень, и Марк быстро выигрывал бой.

К чемпионату мира в Гаване в сентябре 1969 года Ракита подошел в очень хорошей спортивной форме. Перед началом финала личного первенства было время пару часов отдохнуть. Мы расстались в холле после обеда — он решил сыграть партию в шахматы.

— Ты иди отдыхай, а я сейчас, — покивал он мне, — доиграю партию и пойду в номер, прилягу.

Я ушел.

Прихожу его будить — он собирает оружие, а постель не тронута.

— Ты что же, не лежал?

— Нет…

— А что ж ты делал?

— Играл в шахматы.

Разве нельзя, недоумевал Марк, позволить себе партию-другую? Конечно, можно. Сыграл — лег, отдохнул, отвлекся. Но ведь не двадцать же блицев подряд! Это нагрузка на психику огромная, истощает внимание.

Приходим в зал, начинаю его разминать, а он вялый. Реакции уже не свежие. Не то.

В финале он старался, боролся, но… чемпионом не стал. Хотя до этого, в полуфинале, где с ним сражались четверо из шести финалистов предыдущей Олимпиады, никто не смог нанести Марку больше двух ударов. А в последнем бою его противник ни разу не сумел даже махнуть саблей ближе чем за сорок сантиметров от тела Ракиты. На трибунах уже шутили:

— Ну, вопрос о первом месте ясен. Интересно только, кто станет вторым.

А он, видите ли, увлекся и играл партию за партией, растрачивая себя! И я хорош — решил, что могу спать спокойно. В нашем тренерском деле любая мелочь играет роль. Из-под контроля педагога нельзя выпускать даже самого серьезного ученика. Он может просто не понимать, что делает, фон его жизни более эмоционален. А тренер должен знать и учитывать все.

Хорошо, что у нас в команде не было слабых. Чемпионом стал Сидяк.

На протяжении соревнований фехтовальщик около двухсот раз находится в состоянии предельного напряжения — примерно столько раз он пытается нанести удар. Из этих двухсот ситуаций сорок-пятьдесят становятся критическими: нанесет удар — выиграет бой, попадет в следующую ступень, не нанесет — либо вылетит, либо придется вступать в другую такую же нелегкую схватку, проводить следующий бой. Таким образом, примерно четвертая часть поединков проходит «у барьера». Учитывая это, нельзя ни на секунду выпускать участника из поля зрения, а спортсмен должен сам постоянно контролировать свои порывы.