Давид Тышлер - Фехтовальные сюжеты

Фехтование не прощает легкомысленного отношения к противнику или недооценки ситуации.

После чемпионата мира в Гаване Марк Ракита успешно участвовал еще в двух мировых первенствах: в 1970-м — в Вене и в 1971-м — в Стамбуле. Олимпиада 1972 года в Мюнхене была для него последней. За свою спортивную жизнь он добился многих наград: восемь раз становился чемпионом мира, получил две золотые и две серебряные олимпийские медали.

Сезон 1973 года был первым в новом олимпийском цикле, ведущем к Монреалю. Раките шел уже тридцать пятый год, и он тяжело переживал проигрыш команды в Мюнхене. Многие тогда считали, что в составе сборной пора появиться молодым. Вместо Ракиты в ее состав вошел Виктор Кровопусков.

Судьба Марка, естественно, не могла меня не волновать. Правда, уход из большого спорта не был связан для него с резким изменением жизненного положения: Марк — военнослужащий, и будущее его определено. Но мне казалось, что такой поистине большой мастер еще многое мог бы сделать для фехтования.

Сам Марк тяжело переживал перемену в своей жизни. И это нетрудно понять. Много лет большой мастер отдает всего себя, добывая победы во славу советского спорта, щедро и безоглядно расходует нервы, сердце, все силы! Весь мир смотрит на него, он у самой рампы, на него направлен свет юпитеров, его награждают медалями, о ним пишут журналисты… И в этом ведь тоже часть жизни.

И вот падает занавес, пустеет зал — наступает пора передавать героические роли другим. Тем, кто не раз ему проигрывал, кто, кажется, все умеет делать хуже, чем он. Нужно уйти… Как же так? Ведь он еще может показать свое виртуозное мастерство и железную волю к победе!

Марк Ракита не думал о тренерской работе. Вернее, не считал себя способным к ней. Обдумывать каждое свое слово, стать и пекарем, и лекарем, и сестрой-хозяйкой, а главное — учителем!

— Да разве я смогу? — говорил он мне.

Мне думалось — сможет. Это был как раз тот человек, который сумел бы продолжить начатое мною. И учил его многому, и исподволь, незаметно для него самого, готовил к тренерскому делу… И, как это часто бывает в жизни, пока Марк пребывал в нерешительности, а я раздумывал, как подвести его к тренерскому труду, делу помог случай.

Однажды меня пригласили в институт физкультуры выступить перед студентами. Согласился охотно. Ведь институт — родной дом на всю жизнь, отсюда мне открылся путь в большой спорт. Здесь впервые занялся фехтованием: оно было включено в программу обучения.

В новом здании института оказался впервые. Пока студенты собирались в аудитории, прошелся по длинным коридорам, заглянул в великолепные залы. Один из встретившихся старых знакомых, Валентин Маслов, спросил меня после обычных в таких случаях радостных восклицаний:

— Обратно в институт не собираешься? У тебя ведь, я видел, уже несколько книг вышло. Пора и о диссертации подумать!

— Не знаю пока, решать надо. Кстати, кто теперь ректор? Я слышал, Иван Исаич Никифоров ушел на пенсию.

— По адресу обращаешься с вопросом, Дод: ректор — это я.

Мы посмеялись над моей неосведомленностью и отправились к студентам. А через некоторое время официально был объявлен конкурс на должность заведующего кафедрой фехтования. Это стало известно прямо на тренировке в ЦСКА. Я поискал глазами Ракиту.

— Марк! Подойди-ка сюда! — Он сбросил маску, опустил саблю и подошел ко мне, пересекая большой зал. — Хочу кое-что предложить тебе. Не согласишься ли стать тренером Кровопускова и братьев Ренских? Вместо меня.

— А ты?

— Меня приглашают заведовать кафедрой.

— Но я же никогда не готовился к этому! Шутка ли, сразу стать тренером, да еще спортсменов такого класса!

— А мы с тобой поступим, как в старые времена. Помнишь? Я тебе предлагаю, что делать, а ты — выполняешь на «отлично». Так и начнем. С первого шага. Только теперь ты будешь в новой роли.

Марка всегда отличало глубокое тактическое проникновение в суть поединка и умение блестяще разыгрывать каждую схватку. Это вместе с большим разнообразием приемов, в сочетании с высоким мастерством исполнения создавало прекрасный фундамент для тренерской работы. К его «бойцовскому» пониманию фехтования требовалось добавить лишь «технологию», некоторые специфические тренерские навыки. К тому же для работы именно с Кровопусковым и Ренскими у него был значительный «задел» — высокий спортивный авторитет в их глазах.

Около недели мы с Ракитой каждый день уединялись в зале, и он учился тренерской технике. Ему же ни разу до тех пор не приходилось давать индивидуальный урок! Теперь он давал его — мне! Мы поменялись ролями, только говорить во время урока было пока не его привилегией. Задача ставилась такая: ученики не должны были на первых порах почувствовать разницу в материале, который им преподносят. Последовательность приемов он записал в блокнот. И очень скоро начался тренировочный сбор, на который Ракита впервые в жизни поехал в роли педагога. Возвратился он оттуда уже более уверенным в своих силах.

Еще два-три года он нуждался в помощи. Первое время даже иногда приводил своих ребят ко мне на уроки. Честно говоря, в этом не было особой надобности, поддержка Раките требовалась разве что чисто методическая. Но вот в другом, может быть самом важном, разделе тренерской работы — управлении учеником во время соревнований — для него еще было много неосвоенного.

Есть немало опытных фехтовальщиков, которые считают, что если они в перерыве между боями пройдутся по залу с учеником и, обняв его за плечи, похвалят или поругают, то необходимое воздействие на подопечного будет осуществлено. Однако все не так просто. И за первые три года тренерской работы Ракиты я не пропустил ни одного важного соревнования — везде был с Марком рядом.

Первым по-настоящему самостоятельным соревнованием для него стал предолимпийский чемпионат страны 1976 года. Я наблюдал финальные поединки из кресла первого ряда, а Марк — один — был с Виктором Кровопусковым. Его ученик блестяще выиграл это первенство, а позже — Олимпийские игры в Монреале.

Последнюю проверку для себя Марк попытался сделать на заключительной тренировке в Лужниках, перед отъездом сборной команды СССР в Канаду.

— Слушай, — вдруг обратился он ко мне, — может, дашь Виктору урок? Попробуешь, как он? В каком состоянии?

Пришлось наотрез отказаться:

— Нет уж, дорогой, только сам! Лучше будем обмениваться мнениями в перерывах.

А через четыре года, когда советские фехтовальщицы одна за другой проигрывали бои в личном турнире на Московской олимпиаде, переживая за них, я вдруг поймал себя на мысли, что беспокоюсь за Марка и его учеников — Кровопускова и Бурцева. Оснований для беспокойства как будто нет: оба претендуют на золотую медаль, и, скорее всего, один из них станет чемпионом. Но в том-то и дело, что наши рапиристки тоже накануне соревнований уже «примеривали медали». Увы, уверенность, не подкрепленная пониманием опасностей борьбы, так же плоха, как и ее недостаток.