Михаил Слонимский - Воспоминания

Очень запоминаются такие минуты наслаждения искусством слова.

Федин всегда был деятельным организатором и редактором. Десятилетия работал он много и плодотворно в журналах, в издательствах, в писательских организациях. Вспоминаю, как много сил он отдавал в свое время ленинградским журналам и альманахам, нашему издательству писателей в Ленинграде.

От книги к книге росли талант и мастерство Федина. В послевоенные годы по-новому осмысливает он большую историческую эпоху в романах трилогии: «Первые радости», «Необыкновенное лето», «Костер». Герои этой трилогии Извеков, Рагозин — типические герои нашего времени, пришедшие из глубины, из недр народных, воодушевленные мечтой о справедливом обществе, о справедливой жизни. Правдиво и сильно написаны женские образы. Трилогия охватывает большой период: первый роман говорит о дореволюционных годах, в последнем — великая война против фашизма, против гитлеровских армий.

Как-то в одной из давних дискуссий Федин сказал:

— Я люблю любовь и ненавижу войну.

В этих словах не было бессильного пацифизма, взгляды, например, Извекова на войну — явно взгляды Федина.

Но эти вскользь брошенные слова можно явственно прочесть в его книгах, проникнутых подлинно революционным духом.

И вот теперь, когда Константину Федину исполнилось 80 лет, сквозь десятилетия я вновь вижу молодого человека в красноармейской шинели, с большими голубыми красивыми глазами на исхудалом лице и вновь слышу его голос:

— Горький сказал мне, что я буду писателем!

ЛЕОНИД РАХМАНОВ

На рубеже двадцатых — тридцатых годов в ленинградской литературной среде появился молодой высокий юноша, с виду очень хрупкий, ломкий. Его подтянутость — он всегда держался прямо — казалась настороженностью, нервностью. Выразительность его тонкого лица, на котором можно было прочесть все, что он испытывает, говорила о его большой впечатлительности. Словами он не швырялся, он обычно молчал, и я услышал его голос только при второй или, кажется, даже при третьей встрече. И тогда оказалось, что это довольно язвительный молодой человек, отнюдь не чуждый иронии. Его краткие колкие реплики рисовали человека, нетерпимого к проявлениям несправедливости.

Мне рассказали, что он — электротехник, родом из провинции, из города Котельнич, пишет рассказы. Вскоре мне привелось познакомиться с одной из его первых рукописей. Почему-то я думал, что прочту нечто бытовое, густо реалистическое, раз уж автор из «глубинки», но рассказ обнаружил напряженные поиски формы совершенно московского или ленинградского толка. И это были интересные поиски.

Проза молодого автора стала появляться в печати. Его, как и положено было, хвалили и бранили, даже, кажется, «прорабатывали», а он все больше раскрывался в своем творчестве и в общественных делах, к которым он стал прикосновенен. Все отчетливей и ясней выражались в его произведениях высокий художественный вкус, искусство точного и тонкого изображения людей, ирония...

Поиски пришли к своей первой цели в повести «Базиль», посвященной трагической судьбе крепостного интеллигента. В филигранном стиле этой повести господствует революционный пафос. Молодой автор нашел в этом произведении свой голос, свой язык, свою тему. Было очень радостно следить, как созревает, растет, мужает его оригинальный талант, в котором ирония всегда на службе у сдержанно выражающего себя пафоса.

Когда прогремели на всю страну «Депутат Балтики», а вслед за этим фильмом пьеса «Беспокойная старость», то оптимистично было то, что образ Полежаева создан автором, которому в 1917 году было всего лишь десять лет. Примечательно, что молодой писатель избрал своим героем старого человека, угадав в нем бессмертную молодость любви к людям и к жизни, любовь, сомкнувшую его с Октябрьской революцией.

После этих фильма и пьесы имя Леонида Николаевича Рахманова стало широко известно. Рахманову пошел четвертый десяток, талант его возмужал, а сам он оставался таким же, как был, молодым. Очевидно, не случайно он разглядел в старом человеке молодость, да и созданный им образ старого ученого мог оказать и на него влияние — это бывает с писателями.

В совместной общественной работе, подчас весьма сложной, я убеждался в стойкости и принципиальности этого человека. Мужеством отличались его действия, когда мы с ним вместе работали в армейской газете во время войны с белофиннами. Мне много рассказывали о спокойной стойкости Л. Н. Рахманова, о его работе в первую тяжелую зиму ленинградской блокады.

И шестидесятилетний, он, такой же впечатлительный, как всегда, остро реагирует на все происходящее. Удержаться от колкой реплики он вообще не может, если слышит что-либо неверное и несправедливое. Всей своей жизнью Рахманов как бы подтверждает правдивость созданного им образа профессора Полежаева. И не случайно он из тех писателей старшего поколения, к которому давно уже тянутся молодые, начинающие. Многим из нынешних молодых Рахманов дал «путевку в жизнь».

Крепостной интеллигент в «Базиле», профессор Полежаев, интеллигент — герой пьесы об испытаниях войны «Камень, кинутый в тихий пруд»,— все эти люди отличаются большим благородством, глубокой душевностью. В событиях и судьбах как бы прослеживается Рахмановым рост высокой интеллигентности в нашем народе.

В произведениях Рахманова, да и во всем его облике есть явственные черты человека, вышедшего на общественную арену на рубеже двадцатых — тридцатых годов. Чувствуются черты этого поколения советских людей и в авторском взгляде на личность и деятельность тех, о ком он пишет свои очерки-воспоминания, в его талантливых воспоминаниях о Евгении Шварце, о Н. К. Черкасове и других. Рахманов работает в самых разных жанрах — в прозе, в драматургии, в кинематографе. И мы надеемся, что жизнь его ровесников еще не раз окажется в центре его внимания, и мы прочтем (или увидим в театре, в кино) интереснейшую повесть на автобиографической основе. Сам Рахманов убедил нас в «Беспокойной старости», что возраст — это пустяки. Главное — молодость и свежесть мысли и чувства, молодость и свежесть таланта. А уж это у Рахманова есть.

Молодым надо помогать, не требуя от них ничего взамен — даже просто благодарности. Это предохранит от напрасных расстройств, даже злобы (несправедливой). Но что можно для воспитания хотя бы чувства связи, да и все-таки благодарности, надо делать. Растить практиков-эгоцентриков нельзя. Сложное дело. Как-нибудь надо бы рассказать несколько историй. Это интересные истории, каждая по-своему. Разные эпохи, разные характеры. И не забыть диких, необоснованных претензий N — это иллюстрация безобразного навязывания себя, стариков, молодым, высокой, не в меру, оценки себя и каждого своего поступка. Еще всегда надо знать, что молодой может быстро перешагнуть через тебя, а также то, что молодой окажется талантливее тебя. И радуйся этому, а не злись. Общаться с молодыми в литературе — интересно.