Джули Кавана - Рудольф Нуреев. Жизнь [litres]

Семейству Ариас преданность Марго казалась естественной для настоящей латиноамериканской жены, но отдельные скептики находили ее «резкий разворот от скорого развода к самопожертвованию» лицемерием или, по крайней мере, работой на публику.

«Тито не хотел, чтобы она была с ним, так в чем смысл? – спрашивает Джоан Тринг. – Вся эта ситуация раздражала Рудольфа, как и меня». Однако Марго не притворялась, не играла – она получила что хотела: Тито все время был с ней рядом, и она могла изливать на него любовь и преданность. Теперь она больше не страдала из-за его измен, а чувство долга у нее было таким же безусловным, как и ее преданность балету. Но как в такую картину вписывался Рудольф?

Чаще всего ему приходилось ужинать в одиночестве. Ему нравился ресторан La Popote на Уолтон-стрит – готовили там посредственно, зато официанты были исключительно красавчиками; или The Casserole на Кингс-Роуд, в котором имелась дополнительная приманка. Там в цокольном этаже разместился один из первых лондонских гей-клубов, «Жиголо». Как-то вечером Рудольф заказал в La Popote свой обычный стейк, когда его взгляд упал на брюнета с красивым классическим лицом – типаж Жана Маре или Эрика Бруна, если бы у того были черные волосы. Рудольф смотрел на него в упор, не улыбаясь, но, заметив, что официант собирается принять у молодого человека заказ, он подозвал его и что-то написал на обороте меню. Там оказалось всего одно слово: «Привет».

Кит Бакстер сразу понял, кто перед ним. Он был актером и за два года до того едва не снялся вместе с Рудольфом в крупнобюджетном фильме на библейский сюжет; режиссерами должны были стать четверо известных людей, в том числе Орсон Уэллс [90] В фильме, который так и остался на стадии замысла, Уэллс хотел, чтобы Рудольф снялся в роли ангела, который борется с Иаковом (его должен был играть Кит Бакстер). Эпизод предполагалось снимать против солнца. «Я буду много говорить?» – поинтересовался Рудольф. Уэллс объяснил, что у него важная роль, но без слов, и добавил, что сниматься придется обнаженным. «Согласен. Но не говорить? Вы хотите, чтобы я только играл мускулами?» .

Два года спустя в ресторане La Popote Кит, не показывая виду, что Рудольф его интересует, начал беседовать с каким-то критиком, сидевшим за соседним столиком. В углу наискосок от них сидели Фрэнсис Бэкон и его спутник в форме матроса торгового флота. Матрос так напился, что едва не падал со стула. Рудольф расплатился по счету и одновременно заказал еще кофе. Когда он увидел, что молодой человек тоже просит счет, он немедленно встал и вышел. Садясь в свою машину, Кит увидел, как мигнули фары «мерседеса», стоящего напротив. Рудольф тронулся с места, убедился, что Кит следует за ним, и они поехали в Белгрейвию.

Квартира оказалась удобной, но стандартной и безликой. Когда Рудольф пошел на кухню, чтобы налить им выпить, Кит сел. Шли минуты. Он снял туфли, когда открылась дверь и вошел Рудольф, совершенно голый, с двумя стаканами водки. «Не дав мне даже пригубить, он лег на живот на ковер. Все произошло довольно механически. Потом он сразу встал и ушел в другую комнату. Я ждал, что он вернется, но он так и не появился. Мне показалось жаль зря расходовать «Столичную», поэтому я выпил свою водку, а заодно и его».

Надев одну туфлю (только ее до того он и успел снять), Кит отнес стаканы на кухню и приготовился уходить. Когда он брал ключи от машины, неожиданно появился Рудольф. «Никаких ключей. Ты остаешься», – сказал он.

«Я не хотел оставаться. Я не знал, хорошо ли он меня понимает, и посоветовал ему нанять робота. Кроме того, в тот день он танцевал, и от него пахло потом. «Ты остаешься», – повторил он, пряча мои ключи за спину. Когда он улыбался, он делался неотразимым; шрам на его верхней губе делал его похожим на уличного мальчишку. Я пошел в ванную и включил воду. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Я велел ему сесть в ванну и вымыл его. Он смеялся и плескал в меня водой, но нашел все происходящее очень возбуждающим, как и я. Я вытер его и положил полотенце на постель; когда он лег на него, я намазал его детским лосьоном. У него была мускулатура атлета; только ноги танцовщика были слегка изуродованы. Я перевернул его. Конечно, у него была красивая спина, и он по праву гордился ею».

Небо уже светлело, когда Кит ушел домой. Рудольф не спрашивал, чем он зарабатывает себе на жизнь, а Кит не говорил, даже не упомянул, что у них есть общий знакомый, Уэллс. «Я в самом деле больше не собирался видеться с ним». Они обменялись телефонами, и через несколько дней Рудольф позвонил.

Приехав к нему на квартиру, Кит обрадовался, застав там двух молодых людей – симпатичную девушку и ее не менее симпатичного мужа. Нелли Лидделл работала бухгалтером в модельном агентстве, а Тони, уроженец Бермондси, типичный кокни, был художником. Они были поклонниками, которых Рудольф буквально подобрал как-то вечером у служебного входа. Они шли по Флорал-стрит после спектакля, как вдруг рядом с ними остановилась машина с откидным верхом, за которой гналась вопящая толпа. «Садитесь, – велел Рудольф. – Мы едем ужинать». Они поехали в La Popote, где провели почти весь вечер, просто глядя друг на друга – не только из-за языкового барьера, но и из-за того, что супруги были поразительно красивыми. Нелли, миниатюрная почти как балерина, носила мини-юбки чуть шире пояса с сапогами Anello & Davide, а брючные костюмы в мужском стиле она полюбила задолго до смокингов Сен-Лорана. У Тони были длинные волосы цвета воронова крыла, одевался он не менее броско, чем его жена. И он тоже отличался андрогинной красотой 1960-х. По их словам, познакомившись с Рудольфом, они «как будто встретили родственную душу».

Поскольку Тони и Нелли жили неподалеку и оказались такими хорошими товарищами, Рудольф начал часто видеться с ними. Бывало, они ходили вместе в кино или танцевали в Ad Lib. Время от времени Тони брал у Рудольфа какие-то вещи поносить. «Вот гад!» – говорил он, потому что я выглядел в этом гораздо лучше. Но он никогда не пробовал заигрывать со мной – он знал, что у нас с Нелл все серьезно».

В каком-то смысле они стали для Рудольфа лондонской версией ленинградских близнецов Романковых: молодые, веселые, однако способные дать Рудольфу домашний уют, по которому он так скучал. Даже когда они переехали жить в муниципальную квартиру в Клэпеме и территориально оказались дальше от него, Рудольф по-прежнему ездил к ним в гости. «Он заходил поесть; мы сидели на полу и хохотали. Может быть, из-за того, что мы тоже выросли в бедности, мы хорошо понимали друг друга. По-моему, для него мы были как сестры или друзья, по кому он скучал».

Если они ходили в ресторан, Тони настаивал на том, чтобы платить за всех троих. «Но у меня много денег», – возражал Рудольф. А мне было все равно. Я не собирался тянуть из него».