Джули Кавана - Рудольф Нуреев. Жизнь [litres]

Премьера «Люцифера» состоялась 19 июня, и в число «особо важных» зрителей, заплативших за билеты до 5 тысяч долларов, входили бывшие ученики Грэм – Вуди Аллен и Бетти Форд. Из-за того что Рудольф перед приездом в Нью-Йорк растянул лодыжку, он выступал в повязке, которая как будто закрывала больше его тела, чем сценический костюм, который состоял из золотого бандажа, расшитого разноцветными камнями (творение Халстона). Бандаж казался таким же вычурным и смехотворным, как тяжелая корона, подаренная ему канадскими танцорами, и все же, как написала в своем обзоре Арлин Крос, Рудольф в нем не выглядел нелепо. «Его гомосексуальность позволяет ему выступать даже в таких несообразных вещах». При ярком освещении, когда волосы «развевались, как у ангела Уильяма Блейка», он выглядел совершенно сногсшибательно, когда начался балет; танцовщики, окружавшие его, падали навзничь, словно ослепленные его блеском. Хореография самого Люцифера считалась всего лишь возобновлением всех прочих созданных Грэм ролей замученного героя, интерпретацию Рудольфа называли «сносной игрой в постановке Грэм, которая сама по себе едва проходима». Но 56-летняя Марго удостоилась еще более разгромных отзывов критиков. Клайв Барнс выразил тактичное сомнение в целесообразности ее участия.

Сам Рудольф не заблуждался относительно постановки: «Рекламное выступление для нас с Марго, Марты, Бетти Форд, Вуди Аллена и Халстона… Как реклама MGM». Тем не менее это стало только началом прерывистого сотрудничества с Мартой Грэм, которое продолжалось десять лет, в результате чего он включил в свой репертуар созданные ею немногие главные мужские роли.

Почти все лето Рудольф провел в Нью-Йорке, где жил и работал Уоллес и где богатые знакомые предложили ему комнату в своем доме в Верхнем Ист-Сайде.

Елена Ростропович, дочь виолончелиста, жила на верхнем этаже; именно с ее помощью Уоллес познакомился с миллионером-благотворителем Говардом Джилманом, который предоставил 4/5 денег на новый фильм – игровой порнофильм, получивший название «Больше, больше, больше». О переезде Уоллеса в Нью-Йорк договорился Рудольф. «Он думал, что тамошняя атмосфера будет больше способствовать творчеству, чем в ЛА». В то время в городе царила настоящая богемная обстановка; он стал плавильным котлом изобразительных и графических видов искусства, когда танец больше не ограничивался одной сценой, но выплеснулся в галереи, лофты и церкви. Сами исполнители двигались гораздо раскрепощеннее, чем когда бы то ни было. Зачастую танцоры не получали вообще никакой систематической подготовки; им нужно было показывать самые элементарные движения, лишенные изящества и технической виртуозности. «Зачем делать гран батманы , когда можно разбросать по комнате матрасы и принести ведерко краски? – язвительно спрашивал хореограф Мюррей Луис, который часто видел Рудольфа на таких постмодернистских хэппенингах. – По всему Сохо открываются сцены в лофтах, и Рудольф бывал всюду – ему нравилось смотреть на такие действа. Ничего подобного он раньше не видел, а участники чувствовали себя такими польщенными из-за того, что этот гигант воспринимал их всерьез. Та же свобода пропитывала все. Тот период был очень диким, терпимым, беззаботным и беспорядочным».

Представители гей-культуры называют тот период «золотым веком промискуитета», когда, как написал Эдмунд Уайт, «жизнь радикально отличалась от всего, что было раньше, за исключением «Сатирикона» Петрония». Испытанный завсегдатай печально известных заведений – Св. Марка, «Клаб Батс» и «Эверард», Рудольф как-то вечером потащил Уоллеса с собой в «Клаб Батс». Поскольку анонимные многочисленные свидания превращались в «новую реальность» жизни геев в большом городе, Уоллес понимал, что ему придется приспосабливаться к Рудольфу, если он хочет, чтобы из их отношений что-то вышло. «Прежде я еще ни разу не был в бане, и, по случайности, я пользовался большим успехом, а он нет. Его узнавали и приходили в ужас. Я говорил: «Что ж, Рудольф, он был очень мил со мной». Вскоре сам став завсегдатаем «рассадника венерических болезней», Уоллес заразился гепатитом в то время, когда в городе находился «Королевский балет», и всем танцовщикам в труппе пришлось делать уколы гамма-глобулина, так как вирус, который поражает печень, может угрожать жизни. Накануне того дня, как Уоллесу поставили диагноз, они с Марго ели с тарелок друг друга, а на следующий день она полетела в Панаму. «Мы старались найти ее и предупредить, и наконец нам это удалось, но она не придала этому значения».

«Гамма-глобулин, галиматья какая-то! – смеялась Марго. – Не собираюсь из-за этого беспокоиться!» Гослинги не разделяли ее «политику невмешательства». «Передай своему другу с гепатитом, что мы прошли курс гамма-глобулина и чувствуем себя прекрасно, – написал Найджел 31 июля. – Как он себя чувствует? Пусть ведет себя осторожнее, или навсегда посадит печень, например, ему еще долго нельзя пить ничего спиртного».

Тогда Рудольф и Уоллес жили у Дус в Вильфранше, где между ними все больше накалялась атмосфера. «Секс стал проблемой. Мы оба прекрасно понимали, что я еще могу быть заражен, поэтому та сторона превратилась в полную кашу». Рудольф постоянно жаловался Дус, что Уоллес его не понимает. Она помнит, как он начал нарочито «флиртовать со всеми» в присутствии Уоллеса. Одним из тех, с кем он флиртовал, был некий юноша, которого их общий друг Джимми Дуглас называет «человеком специфическим». Патрис тоже оказался в числе приглашенных на большом приеме на Кап-д’Али. Длинноволосый, с сонными карими глазами, полными губами и одеждой в стиле «хиппи шик», он демонстрировал коллекцию «Рив Гош» и считался «тоже звездой». Рудольф сразу же пригласил его к себе. Поднявшись наверх, Уоллес столкнулся именно с такой сценой, какую он ожидал увидеть: «Рудольф трахал француза».

«Так-так, сказал я, багровый от гнева… Я думал, когда так говорят, это клише. Но нет. На самом деле багрового не видишь, видишь розовое. Все перед глазами вдруг порозовело, и я помню, когда он спустился, я схватил его – адреналин у меня зашкаливал – и толкнул через всю комнату. Он налетел на барную стойку… бокалы и бутылки полетели на пол, а я ушел с вечеринки в растрепанных чувствах».

Не пострадавшего, но очень пьяного Рудольфа выволокла из дома Дус, которой пришлось чуть ли не тащить его на плече. Тем временем Уоллес уехал на машине в горы: «Я бродил там несколько дней, а потом, наверное, мы случайно налетели друг на друга в скалах – месте, где все гуляют в Ницце; кажется, там почти ничего не говорилось. Вскоре после этого я вернулся в Нью-Йорк, что, можно сказать, и положило конец нашим романтическим отношениям… Не помню, чтобы он злился на меня… По-моему, он понял, что я не могу жить с ним так, как ему нужно: ездить с ним на гастроли и не иметь собственной жизни».