Юрий Кобаладзе - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Среди преподавательского состава были разные люди. Был весельчак Джордж Хилл [22] Сотрудничал с Брюсом Локкартом, одним из английских тайных агентов в России после революции 1917 года, а также был другом Сиднея Рейли. Во время второй мировой войны занимал высокий пост в УСО и был послан Черчиллем в Москву в качестве представителя УСО/СИС. — автор книг о своих тайных происках в Советской России, один из немногих оставшихся в живых англичан, которые действительно «засыпали песок в буксы». Хилл со своим огромным животом скорее походил на опереточного короля, у которого вместо короны — лысина на макушке. Позже его назначили руководителем миссии Управления специальных операций [23] Управление специальных операций было создано по распоряжению Черчилля в 1940 году и руководило всеми тайными действиями против стран «оси», особенно саботажем и диверсиями. в Москве. Русские приняли это назначение с восторгом. Они знали о Хилле все. Запоздалая проверка его комнаты для совещаний в Москве обнаружила устрашающее количество подслушивающих устройств.

Был еще специалист по взрывчатым веществам — Кларк. Он отличался неуемным чувством юмора. Когда однажды его попросили организовать показ своих методов для начальника чешской военной разведки и его аппарата, Кларк расставил мины-ловушки в рощице, через которую шла дорога на полигон. Кларк предполагал, что чехи пойдут через рощу гуськом, как утки. Они же, напротив, пошли шеренгой, и офицеры, шедшие по краям, перенесли тяжелое потрясение. Лишь по счастливой случайности никто не пострадал.

Был также меланхоличный чех. Его рекомендовали как печатника, возглавлявшего подпольную типографию в Праге. Это был бледный, приземистый толстяк; взглянув на него, начальник школы решил, что он будет столоваться со слушателями.

Другой печальной фигурой был австрийский социал-демократ, назвавшийся Вернером. Его готовили на роль руководителя слушателей-австрийцев, которых мы могли получить, однако такие слушатели не появились. Вернер говорил только по-немецки, и мне приходилось тратить немало времени, помогая ему. В конце концов он подал в отставку и получил другое назначение. Он погиб, когда плыл в Египет на подводной лодке, потопленной в Средиземном море пикирующими бомбардировщиками.

Выдающейся личностью среди нас был, несомненно, Томми Харрис, известный торговец произведениями искусства. Его взяли по предложению Гая в качестве своего рода домоправителя и главным образом потому, что Харрис и его супруга были вдохновенными кулинарами. Он оказался единственным среди нас, кто в первые же недели установил личный контакт со слушателями. Работа в школе была совершенно недостойной Харриса, хотя и необразованного, но обладавшего блестящим природным умом. Томми вскоре переманила МИ-5, где он стал впоследствии инициатором и руководителем одной из самых изобретательных разведывательных операций того времени. Для меня, как увидим, дни, проведенные в Брикендонбери, были беспросветным мраком. Их скрашивала лишь зародившаяся и высоко мною ценимая дружба с Томми Харрисом.

Слушателей оказалось у нас мало — две небольшие группки бельгийцев и норвежцев и несколько более многочисленная группа испанцев. В целом насчитывалось около 25 слушателей. Возможно, они и получили что-то полезное в Брикендонбери, хотя я в этом сомневаюсь, мы не имели понятия о задачах, которые им предстояло выполнять, и ни Гаю, ни мне не удалось раздобыть необходимые сведения у руководства в Лондоне. Иначе говоря, нам почти нечем было заниматься, и мы только и делали, что беседовали с Питерсом да помогали ему составлять докладные записки для руководства, которые редко удостаивались ответа. Было ясно одно: мы мало чему могли научить испанцев, большинство которых были подрывниками из Астурии (в прошлом шахтеры). «Все инструкторы похожи друг на друга, — сказал как-то один испанец, восемнадцатилетний парень. — Они говорят нам, сколько надо отрезать бикфордова шнура, мы же для безопасности увеличиваем длину вдвое. Вот почему мы пока еще живы».

Мы могли бы извлечь полезный урок по части конспирации, если бы разбирались в ее правилах. Это выявилось только через несколько лет. Поскольку предполагалось, что мы имеем дело с агентами, которые будут засылаться на территорию противника, ще их, весьма вероятно, могут схватить, было решено подлинные имена и фамилии офицеров из преподавательского состава скрыть под кличками. Питерс стал Торнли, Хилл — Дейлом и т. д. Гай, дав волю своему мальчишескому воображению, за моей спиной убедил Питерса дать мне такую неприличную кличку, что я даже не решаюсь ее обнародовать. Единственное исключение составил Томми Харрис, которому по непонятным мне причинам разрешили оставить собственное имя. Как-то после войны Томми случайно встретил руководителя нашей бельгийской группы, человека неприятного, постоянно кичившегося своим аристократическим происхождением, и зашел с ним выпить чаю. Вспоминая Брикендонбери, бельгиец заметил, что слушатели раскрыли все наши клички, за исключением одной. Томми проверил его и выяснил, что тот действительно знает все наши имена. Он спросил тогда, кто же составил исключение. «Речь идет о вас», — ответил бельгиец.

Скоро с этих страниц на время исчезнет имя Гая Берджесса, поэтому мне, надеюсь, простят, если я расскажу о пристрастии Гая к невинным проделкам. Однажды летним вечером Питерс лежал в постели с острым приступом экземы. Чтобы скрыть ее, он отращивал бороду. Около его кровати сидел, потягивая из рюмки портвейн, приезжий инструктор, назвавшийся Хэзлиттом. Внезапно из сада раздался крик, а затем послышались возгласы на пяти языках. В дом ввалились слушатели, и каждый утверждал, что видел кто троих, кто десяток и даже больше парашютистов, сброшенных поблизости. Услышав это, Питерс приказал бельгийцам надеть форму и установить пулеметы в окнах. Это обеспечивало хороший сектор обстрела через школьные спортивные площадки. Не знаю, что случилось бы, если бы противник вошел через парадную дверь. «Раз немцы высадились, — сказал Питерс Хэзлит-ту, — придется встать».

И тут он допустил роковую ошибку, приказав Гаю установить точные данные о происшествии и сообщить о результатах по телефону дежурному офицеру в Лондон. Гай приступил к делу с напускной добросовестностью. Я слышал урывками его доклад по телефону: «Нет, мне нечего добавить к тому, что я сказал… Не хотите же вы, чтобы я фальсифицировал показания, верно? Повторить?.. В районе Хертфорда видели спускающиеся парашюты в количестве от восьмидесяти до нуля… Нет, я не могу определить достоверность сообщений свидетелей. От восьмидесяти до нуля. Вы поняли? Я позвоню вам еще раз, если понадобится. До свидания». Торжествуя, Гай пошел докладывать. «Не знаю, что я смогу сделать, если поднимусь, — сказал Питерс, — но я, конечно, должен взять командование на себя».