Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Райх могла бы удовлетвориться достигнутым, но не тут-то было.

Коротко стриженная, в кожаной куртке, вся наэлектризованная женской силой, она вдруг заявляется учиться в Государственные высшие режиссёрские мастерские. («Великая советская мечта», большевистская вертикальная мобильность заработала: даже Гражданская война толком ещё не завершилась, а рабочих и прочих уже массово обучают на режиссёров. Справедливости ради напомним: Райх являлась носительницей, по материнской линии, и дворянских кровей тоже, что, конечно, скрывала.)

Сокурсником Зины был будущий кинематографический гений Сергей Эйзенштейн.

Мастерские вёл действующий театральный гений Всеволод Мейерхольд.

Они пересекались ещё в Наркомпросе, но теперь стали видеться каждый день.

Режиссёр разглядел её.

Злоязыкий Мариенгоф и здесь найдёт подходящее объяснение случившемуся (придётся процитировать): «алчный зад» сексуальной Зинаиды. Райх одевалась у знавшего своё дело портного, который пошил юбку, «резко разделившую» (ох уж этот Мариенгоф!) самую алчную часть её тела на две отчётливые половины.

Кажется, Мариенгофу этот зад тоже не давал покоя.

В общем, театральный классик, стольких перелюбивший и столько переживший, влюбился, как подросток, причём на весь оставшийся ему жизненный срок, — и рухнул к её ногам.

Мейерхольду было под пятьдесят, Райх не было тридцати.

Мейерхольд был женат.

Жена, Ольга Михайловна Мунт, знавшая своего Всеволода Эмильевича с детства, поначалу и подозревать ничего не могла.

Будущий драматург Александр Гладков констатирует: «Вскоре в запутанных кривых переулках между Тверской и Б. Никитской можно было встретить тесно прижавшихся друг к другу и накрытых одной шинелью мужчину и женщину».

Но что там переулки: Мейерхольд пробил Зине комнату в общежитии в доме на Новинском бульваре, где жил сам. Чтобы далеко не ходить.

Устроил Зину в театр монтировщицей декораций — едва ли она хоть раз этим занималась. Сказал ей, что сделает её актрисой. Ввёл в собственный дом в качестве кого-то вроде помощницы и экономки.

Когда Ольга Михайловна, обожавшая Зиночку, о чём-то, наконец, догадалась, уже было непростительно, ужасно поздно.

До Есенина слухи о романе его бывшей жены дошли в конце сентября.

Неожиданно для Мариенгофа и, более того, для себя самого он взбеленился.

В есенинских своеобразных представлениях Зина, видимо, должна была вечно пребывать в одиночестве, потому что кто с ним может сравниться?

Оказывается, может — Мейерхольд.

Тот самый, который пока ещё собирается ставить «Пугачёва» в театре, чего Есенин страстно желал.

Как мог ответить Есенин?

Пойти и вцепиться Мейерхольду в горло? А за что? Зачем? Чтобы Зину вернул? И что с ней делать потом?

Естественно, поэзия приходит на помощь.

Но не стихи, конечно же, не стихи. Много чести Зине — переводить на неё драгоценное. Частушки — для неё достаточно. Только частушек она и заслуживает.

И выдаёт первую, пряча злость за пересмешничеством:

Частушка — плохая, грубая и несмешная. И в ней как на ладони различима злая, неутолённая страсть к Зинаиде, к Зинке.

И вторая следом, ёрническая — о мужской солидарности:

В третьей, финальной частушке Есенин становится вульгарен, и это ему ужасно не идёт:

Сука, значит. Двух детей ему, надо сказать, родила. Сначала, им оставленная, едва не умерла, потом чуть с ума не сошла.

И вот провинилась — нашла себе Мейерхольда. Не сука ли?

Всё потому, что любил.

С кем там дружила Изряднова, на кого засматривалась Вольпин и за кого вышла замуж Эйгес, Есенина не волновало.

Казалось бы, давным-давно из сердца вычеркнул, расстались навек.

Но нет, кипел, не мог успокоиться.

На такую злобу судьба неизбежно должна была отозваться.

Ответ должен был выглядеть не просто соразмерным, а невиданным, вытаптывающим случившуюся неутоляемую обиду.

3 октября 1921 года Есенин познакомится с великой танцовщицей Айседорой Дункан.

5 октября наконец разведётся с Зинаидой Райх.

5 октября, в день развода с Райх, Есенин пишет записку Бениславской.

«Милая Галя!

Я очень и очень хотел, чтоб Вы пришли сегодня ко мне на Богословский к 11 часам.

Буду ждать Вас!»

«Ждать» — выделил.

И дальше — таинственная приписка:

«За д… Спасибо.

Без».

«Д» — это, скорее всего, девственность.

(О том, что до встречи с Есениным она пережила всего одно увлечение, в 16 лет, окончившееся исключительно поцелуями, Бениславская сама писала в своём дневнике.)

Оборванное «без» — значит: без вранья, самым серьёзным образом спасибо.

Почему именно тогда, в первые дни октября, Бениславская решилась?

Причин как минимум две.

Она, вовлечённая во все есенинские дела, была осведомлена и о том, что его развод с Райх близок, вот-вот случится. Наверное, сам проговорился, нажаловался.

(Позже записала в дневнике: «Узнав, что он „свободен“, для меня ясно, что раз никаких внешних преград нет, то я пойду на всё». И пошла.)

4 октября Есенин праздновал день рождения.

Значит, только что, скорее всего 3-го числа, был от неё подарок.

3-го — случилось с Галей, 4-го она не пришла к нему на день рождения (осмысляла, как с этим быть? что теперь её, их ждёт?), 5-го Есенин затосковал и, едва проснувшись, позвал.

У Мариенгофа начался роман с актрисой Анной Никритиной, и Есенин был в квартирке в Богословском один.

Галя пришла.

Про Айседору она ещё ничего не знала.

Предыдущие дни, 3 и 4 октября, были перенасыщены событиями и женщинами.

Всё как-то сразу закружилось и понеслось.

Бережно восстановим очерёдность.

С утра или днём 3-го числа Сергей встречался с Галей.

Потом провожал её.

Она украдкой, но внимательно всматривалась в него. Ждала чего-то — сама не до конца знала, чего.

Он вёл себя легко — может быть, даже нарочито легко.

Но Галя ему, безусловно, нравилась.

Она его обожала, боготворила — это было такое сильнейшее чувство, что его хватало даже на отражённое тепло. Сила её любви возвращалась к ней — отразившись от его лица, от его голоса, от его рук.

Так бывает.

Он уже торопился на встречу с друзьями. Есенин с женщинами до тех пор никогда не проводил и суток кряду — сразу скучал. А чего с ними делать?