Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Материнское всеприятие.

Её трёхлетний сын Патрик (от бизнесмена Париса Зингера) и семилетняя дочь Дердри (от режиссёра Эдварда Гордона Крэга) в 1913 году попали в Париже в автомобильную катастрофу: машина в дождливую погоду снесла ограду моста и упала в Сену; все, включая гувернантку и водителя, погибли. В 1914 году Айседора родила мальчика, но он скончался спустя несколько часов. Больше у неё детей не было — только шесть удочерённых учениц, среди которых была и приехавшая с ней в Москву Ирма.

В силу всего этого материнские чувства Айседоры изначально имели какой-то болезненный характер.

Она не просто прощала Есенину все его выходки, но и одновременно просила прощения у своего Патрика. Они почти слились для неё.

Есенин кричит и дебоширит? Это Патрик расшалился, ничего.

Мариенгоф пишет, как Есенин опрокидывал шампанское фужер за фужером, а его Изадора восхищалась:

— Есенин крепкий! Крепкий!

Как про ребёнка.

В какой-то мере её обожание оказалось для Есенина губительным.

Потому что есенинский алкоголизм берёт начало, увы, здесь, на Пречистенке.

Продукты и алкоголь в огромных количествах поступали к Айседоре из кремлёвских запасов и никогда не переводились. Есенин начнёт пить под финал 1921-го и за четыре года полноценно сопьётся. Его здоровье не было рассчитано на такие перегрузки. Ничего богатырского в нём, вопреки утверждениям, не было. По сути, Есенин так и не превратился в «мужика» — устойчивого, нахрапистого, тяжёлого, кряжистого, — какими бывают деревенские выходцы, крестьяне, способные и в тридцать, и в шестьдесят, и в восемьдесят пить вчёрную, ковшами, а с утра вставать и дрова рубить. Есенин так и остался почти подростком, почти юношей, из взросления сразу перебравшись в смерть.

Искусствовед Михаил Бабенчиков, зашедший в гости на Пречистенку, был поражён: «Есенин вышел ко мне, кутаясь в какой-то пёстрый халат. Меня поразило его болезненно-испитое лицо, припухшие веки глаз, хриплый голос».

Это первое появление в мемуарах такого Есенина. Ему, между прочим, 26 лет! Откуда взялось «испитое лицо»?

Дальше Бабенчиков описывает, как ярко накрашенная Айседора лежала на тахте и жаловалась, что уже 15 минут не целовала Есенина, а тот «сидел в кресле, медленно тянул вино из высокого бокала и упорно молчал».

Симптоматичная картина.

Веселя себя, Есенин научил свою Изадору самой низкопробной матерщине и просил повторять. Она повторяла. Он смеялся.

С какого-то момента Ирма всерьёз считала Есенина дьяволом.

Она напишет, что это Есенин приучил Айседору пить крепкие напитки в любое время суток.

Сойдёмся на том, что они приучили друг друга.

Как, в конце концов, им было не пить, если они даже разговаривать толком с друг другом не могли! Трудно понять, как они ухитрились так долго прожить — безъязыкая, по сути, пара.

Пить и целоваться. Танцевать и пить.

Мариенгоф в самом начале истории с Дункан заметил качественное изменение есенинских разгулов и начал подговаривать Колобова спасти Сергея: может, увезти его куда-нибудь подальше, в сторону Персии? Отвлечь как-то.

Тот, глядя на всё происходящее, соглашался.

Есенин на аккуратные уговоры не реагировал и ехать никуда не хотел.

В дневнике Рюрика Ивнева есть запись от ноября 1921 года о том, как он в компании Есенина и Айседоры отправился обедать в сад «Эрмитаж».

«Сережа вёл себя ужасно: напился пьяным, ругал Айседору и „жидов“ на весь ресторан. Любимое его выражение: „ебал я всех“. Кроме этого, другие ругательства и выражения вроде этого так и сыплются у него из уст. Зал был шокирован».

Это — новый Есенин, такого ещё мало кто знал.

По Москве, наконец, поползли слухи: у нашего Серёжи роман с Айседорой.

Надя Вольпин узнала, но она уже была отставлена и не тешила себя, в рифму к собственному имени, надеждами. Она была спокойная и сильная женщина. Продолжила с ним общаться. Поругались они в те дни, на пару недель, вовсе не по причине Айседоры, а потому, что Есенин отказался печатать присланную Хлебниковым поэму «Разин».

— Денег ему вышлю, — бросил Есенин, — чтоб с голода не умер в своём Харькове, а публиковать такое… Нет.

— Возомнил себя хозяином русской поэзии! — кричала Вольпин. — Не будет он издавать! Это Велимир, ты понимаешь? Велимир!

Про хозяина Есенин запомнил. О Велимире своего мнения не изменил.

Он чувствовал себя хозяином. Рюрик зацепил ключевую фразу из есенинского лексикона.

Есенин шёл безоглядно.

Галя Бениславская тоже всё узнала. Ей было ужасно больно.

Вслед за отповедью Луначарского в журнале «Печать и революция» газета «Правда» в номере от 13 декабря публикует памфлет Якова Окунева «Муть» о «Стойле Пегаса». Имена имажинистов там не названы, но само кафе описывается как место обитания проституток, кокаинистов, религиозных невротиков и антисоветчиков.

Под занавес года, 22, 24 и 26 декабря, Есенин посещает три выступления Дункан, последнее — в Театре Зимина для рабочих; вступительное слово произносит Луначарский — они с Есениным наверняка столкнулись. Можно даже, памятуя Рюрика, предположить, что именно Есенин подумал, встретив наркома.

После выступления, назло всем на свете памфлетистам и наркомам, Есенин привозит Айседору в «Стойло Пегаса», где специально собирает имажинистов — не только уже отлично известных ей, маститых, но и молодых. Каждого поэта, включая Надю Вольпин, представляет Айседоре. На французский переводит Шершеневич.

Есенину важно показать ей: не только у тебя, Изадора, школа — у меня тоже. И я тоже не лыком шит. Мне есть что показать, есть что привезти в Европу помимо собственных стихов: у меня за плечами своя банда, и я — её предводитель. А что там в «Правде» про нас пишут, так ты знаешь, что я по этому поводу думаю.

В последние дни года выходит, наконец, отдельным изданием поэма «Пугачёв».

С посвящением Мариенгофу.

Надо понимать, что за этим стоит.

Главное своё произведение, самую большую гордость свою Есенин посвящает именно ему.

Пожалуй, именно эти месяцы, до отъезда за границу, становятся в их дружбе самыми пронзительными, тёплыми.

Айседора понимала это как никто.

Есенин специально приводил её в Богословский — они там сидели вчетвером, с Толей и Никритиной, очень тихо, почти лирично, выпивали, разговаривали.

И Айседора, воспользовавшись тем, что мужчины вышли покурить, вдруг сказала Никритиной: «Я энд ты — чепуха, Эсенин энд Мариенгоф — это всё, это дружба».

Но, что не менее важно, осознавая грядущий переход в какой-то новый, ещё не до конца понятный статус, Есенин вдруг, после стольких лет раздора, в том же декабре пишет Клюеву — трезвыми, выверенными, сердечными словами: