Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Есенин с новыми товарищами посещал маёвки; ему начали доверять; он всё более радикализировался. В письмах Бальзамовой грозил: «Горе тем, кто пьёт кровь моего брата!»

Товарищи организовали в сытинской типографии революционный кружок, и его секретарём стал Есенин.

В июне он участвовал в забастовке типографских рабочих. Тогда же присочинил в письме Панфилову, что в его квартире делали обыск. В документах охранки ничего об этом нет, да и жил он по-прежнему у отца, что делает его признание ещё более сомнительным: если бы в квартиру, занимаемую работниками купца Крылова, заявилась полиция, хозяин об этом точно узнал бы — и тогда из квартиры вылетел бы не только Сергей, но и его отец тоже.

Однако факт, что Есенин писал другу про обыск, сам по себе является показателем его настроя.

В сентябре, 9-го числа, Есенин участвовал в ещё одной забастовке работников типографии. Пели революционные песни, гуляли по улицам.

23 сентября в ходе забастовки, охватившей уже все предприятия старой столицы, «сытинцы» пением и прогулкой уже не удовлетворились, а, как фиксирует полицейский отчёт, «против здания типографии остановили вагон трамвая № 557, стали бросать камни, побив стёкла вагона».

На улицы вышли тысячи человек. Было ощущение скорой драки.

31 октября в Московском охранном отделении на Есенина была заведена регистрационная карточка. С 1 ноября за ним установили слежку. В охранке Есенин получил кличку Набор.

Панфилову сообщал, что письма ему и от него читают, аккуратно вскрывая конверты; скорее всего, это было правдой.

1 ноября прошло совещание сытинских рабочих, которое проводила приехавшая от Ленина активистка Сима Дерябина. На совещании присутствовали семь человек. Есенин тоже должен был там оказаться, но почему-то не явился. Однако имя Ленина он тогда уже совершенно точно знал.

2 ноября филёр выдал по Есенину полный отчёт: «В 7.20 вышел из дому, отправился в типографию. В 12.30 вышел с работы, отправился домой на обед, пробыл там 1 час 10 минут, вернулся на работу. В 6.10 вышел с работы, вернулся домой. В 7 вечера вышел из дома, пошёл в колониальную и мясную лавку Крылова, пробыл там 10 минут, вышел, вернулся домой».

(К отцу, наверное, заходил.)

«В 9.10 снова зашёл в лавку и домой вернулся уже с отцом».

В донесении от 3 ноября: «…в 3.20 вышел из дома со свёртком в семь вершков длины, завёрнутым в холстину и перевязанным бечёвкой, сел в трамвай, на Серпуховской площади пересел, доехал до Красносельской, зашёл в дом № 13 по Краснопрудному переулку, пробыл там полтора часа и вышел без свёртка».

Поэт Григорий Деев-Хомяковский уже после революции определённо, хотя и без подробностей, констатировал, что в то время Есенин «был чрезвычайно близок кружковой общественной работе… часто выступал с нами среди рабочих аудиторий на вечерах и выполнял задания, которые были связаны со значительным риском».

Значительным — в какой степени? Могли в участок привести — или повесить?

3 ноября арестовали сразу восемь человек из числа есенинских товарищей.

Новый год он отпраздновал в компании ещё не арестованных соратников: одного филёр, согласно регистрационной карточке, называл Скакун, другого — Бегун.

Все они пошли сначала в трактир Степанова 3-го разряда и купили водки; следом заглянули в булочную Березина и в колбасную Крылова, где добыли себе съестного на праздничный стол; оттуда двинулись на квартиру.

Других друзей у Есенина в том году поблизости не было — только Скакун и Бегун.

Когда б не зачарованность поэзией, Есенина точно увлекло бы в эту сторону.

На тюремный срок точно хватило бы.

В сытинской типографии в марте месяце, едва ли не в первый день работы Есенин познакомился с двумя сёстрами — Анной и Надеждой. Они служили корректорами, то есть поначалу он был их помощником — подчитчиком.

Отец Анны и Надежды, Роман Изряднов, работал здесь же рисовальщиком — он окончил Строгановское художественное училище. Третья, старшая сестра, Серафима, служила в типографской конторе секретарём.

Анне Романовне Изрядновой было 23 года. Назвать её красивой едва ли возможно. Но она была молодая, большеглазая, умная и очень добрая.

Надежда была замужем, они с Серафимой, любознательные и деятельные, бегали на концерты, лекции, на митингах тоже появлялись — Есенин их там видел.

Он, конечно же, обратил внимание, что зовут сестёр так же, как и Сардановских: Сима, Аня.

Есенин тогда ходил в коричневом костюме и при галстуке. Высокий накрахмаленный воротник, красивые ботинки — вполне себе горожанин.

«С золотыми кудрями он был кукольно красив», — признаётся Анна.

Александр Никитич знал, что встречают по внешнему виду, и этот минимум для сына обеспечил. Больше ничего, при всём старании, не мог.

«Настроение у него было угнетённое: он поэт, а никто не хочет этого понять, редакции не принимают в печать», — вспоминала Анна Есенина той поры.

Жаловался ей на отца — деспот, не желает ничего понять.

Писал в ту пору Панфилову: «…сахар не употребляю, хочу скидывать с себя всё кожаное, но не хочу носить звания „Вегетарианец“. К чему всё это? Зачем? Я человек, познавший Истину, я не хочу более носить клички христианина и крестьянина…»

То же самое пытался объяснить отцу.

Начиналось с того, что перед хозяйкой не вставал, а теперь: папаша, я пью несладкий чай; папаша, я не буду мясо, а только морковь; работать, папаша, я тоже не хочу.

Александр Никитич задумывался, не показать ли сына психиатру.

Отношения Анны и Сергея развивались неспешно. Постепенно он перезнакомился со всей её семьёй — с отцом и обеими сёстрами.

Изрядновы пригласили Есенина в гости — они жили на Смоленском бульваре. Выяснилось, что Надин муж много читает и разбирается в поэзии. Надя вспоминала, что Есенин спорил с ним о Блоке и Бальмонте. Едва ли на тот момент Сергей осознавал огромное значение первого и причины популярности — впрочем, уже закатывающейся — второго: у него были совсем другие предпочтения в поэзии; проще говоря, современную литературу Есенин ещё не очень понимал. Поэтическое его развитие остановилось на Кольцове и Надсоне.

Анна Изряднова в мужские разговоры не вмешивалась, но, кажется, в поэзии на тот момент разбиралась чуть лучше Сергея.

Никто из ближнего окружения Есенина до 1913 года так и не догадался подсказать ему, куда следует двигаться, как развиваться. Ни Гриша Панфилов, ни товарищи из рабочей ячейки, ни Мария Бальзамова, ни учитель Хитров, ни отец Иоанн Смирнов.

Только она, Аня, подарившая Есенину книгу поэта Николая Клюева «Сосен перезвон».

Могла бы ведь принести ему Игоря Северянина, очень популярного тогда. Могла любого из «суриковцев», пишущих одинаковыми словами про «крестьянскую долю». Могла кого-то из маститых символистов. Но она сделала выбор наиточнейший. Именно это Сергею и было нужно.