Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Крестьянские собратья тянули Есенина в свою сторону, уверенные, что он их приподнимет, сделает удачливее.

Имажинисты смотрели на это почти спокойно и противодействовать не старались — в силу самых разных причин.

Для начала: это Есенин, перечить ему себе дороже, пусть забавляется; надоест — вернётся.

В глубине души ни Мариенгоф, ни Шершеневич не верили, что из этого хоть что-то получится.

К тому же Мариенгоф слишком много времени стал уделять личной жизни, а Шершеневич и братья Эрдманы — затеянному ими театру (будущему Театру на Таганке, между прочим).

Грузинов готов был поддерживать Есенина в любых начинаниях — лишь бы позвал, тем более что Мариенгоф с Шершеневичем всерьёз его никогда не воспринимали. Ивнев же всегда ходил своими маршрутами, стараясь ни с кем не ссориться.

Едва ли есть основания рассуждать о том, что для Есенина настала пора разочарований, — он просто пытался каким-то особым, хитрым образом перезапрячь литературные упряжки, чтобы рвануть с места и понестись.

Цену своим крестьянским сотоварищам он знал не хуже, чем имажинистам, — и поэтическую, и человеческую.

Той осенью Есенин часто приходил в комендантскую общежития, где обитали крестьянские поэты: всегда посреди ночи, таща на себе корзину с пивом. Вызывал Орешина, Клычкова, Ганина и всякий раз, не уставая от повторения шутки, пел им, на них же самих и намекая:

Но если касательно этих поэтов шутка не имела никакой реальной подоплёки, кроме есенинского иронического скепсиса, то Иван Приблудный в финале октября был заподозрен в краже из коммунальной квартиры 14 тысяч рублей и ряда есенинских вещей — золотой ручки, платков и прочих мелочей, привезённых из европ и америк.

Когда Бениславская призвала его к ответу, тот сказал, что ручку и платок получил в подарок от пьяного Есенина, «навязавшего» ему всё это, а 14 тысяч — подлый навет и ничего более.

История с деньгами так и осталась бы тайной, если бы впоследствии в присутствии Приблудного с завидным постоянством не пропадали купюры, книжки, тетрадки, ручки и прочие интересные блестящие штуки.

Есенин будет лупить Приблудного смертным боем — и всякий раз прощать.

Неизвестно, спустил бы он нечто подобное Анатолию, Вадиму или, скажем, Сандро.

Если охватывать шире, стоит заметить, что попытка Есенина соединить две столь разнородные поэтические колонны, состоявшие из людей, которые в его отсутствие и здороваться друг с другом не стали бы, вовсе не являлась такой бесперспективной и даже диковатой.

Ещё в 1921 году Сергей Городецкий в рецензии на поэму «Пугачёв» написал, что имажинизм — не более чем «литературное развитие всегда стремившегося к изобразительности деревенского языка», то есть почти впроброс предположил, что на самом деле никакого противоречия между имажинизмом и крестьянской поэзией нет.

Весной 1922 года в эмигрантском журнале «Новая русская книга» независимо от Городецкого о том же самом написал Роман Гуль: «О Есенине часто говорят: „Какой же он имажинист!“ Многие критики пытаются отделить Есенина от имажинизма как поэтического направления. Думаю обратное: „имажинизм“ — органическая стихия Есенина, создавшего это направление… У имажиниста Есенина „цвет“ почти побеждает всё. У поющего рязанского поэта в руках ещё и кисть… И о чём бы он ни запел — о полях, о лесах ли, о любви, ветре, о вечере, — всегда великолепны узорные песни молодого гусляра».

Наконец, только что, в 1923 году, на ту же тему убедительно высказался ещё один неожиданный «литературный критик» — Лев Троцкий: «Неправильно говорят, будто избыточная образность имажинистов вытекает из индивидуальных склонностей Есенина. На самом деле мы ту же черту находим и у Клюева. Его стих отягощён образностью ещё более замкнутой и неподвижной. В основе своей это не индивидуальная, а крестьянская эстетика. Поэзия повторяющихся форм жизни мало подвижна в своих основах и ищет путей в сгущенной образности».

Пока наиболее ретивые пытались оттащить Есенина то от имажинистов, то от «мужиковствующих», самые наблюдательные, поразмыслив, пришли к тому, что это одна и та же поляна, просто засеянная чуть иначе.

Есенин был имажинистом и крестьянским поэтом, и противоречия в этом не наблюдалось.

Он был шире всех своих товарищей — он был огромен.

Он в равной степени не желал быть только имажинистом и восприниматься только как крестьянский поэт.

Имажинисты — с ними всё ясно: «кривляются».

А крестьянские поэты… По этому поводу точнее всего подметил Эммануил Герман, написавший о Есенине: «Кольцовым быть не хотел. Помнил, что Кольцов говорил о Пушкине „они“».

Есенин хотел говорить Пушкину «ты».

Этим вещам Есенин мечтал научить своих собратьев.

Одних — быть органичнее, услышать кровоток земли.

Вторых — выморить в себе затаённое — не крестьянское, а холопское.

И если отступить от привычного разделения на первых и вторых, вдруг открывается совсем иная картина.

«Мужикослов» Ширяевца вполне мог быть опубликован в имажинистских сборниках. Перенасыщенные образами и метафорами стихи Клюева — тем более.

Алексей Ганин имажинистом не стал лишь по недосмотру, в силу зацикленности на своей «вологодскоски», а также настойчивого антисемитизма.

В свою очередь Ивнев, Грузинов и Кусиков — вполне себе «крестьянские», то есть традиционалистские поэты, особенно когда писали о «природе».

И если они кому-то кажутся вычурными, так редко кто мог быть столь же вычурным, как Клюев.

Едва ли не главный есенинский наследник — соразмерный ему гений русской поэзии Павел Васильев — воспринял наследие не встреченного им учителя из рук имажиниста Ивнева и «крестьянина» Клычкова, с которыми общался и дружил. Буйная Васильевская поэтика апеллирует в равной степени и к народному началу, и к модернистскому — и к «Радунице», и к «Исповеди хулигана».

Есенин — не путаник. Есенин — великий поэтический примиритель.

Айседора вернулась в Москву на следующий день после приезда Есенина, Клюева и Приблудного.

К удивлению «Или Илича» Шнейдера, искать мужа она не стала, выглядела крайне сдержанной, полностью погрузилась в дела школы и в подготовку к новым выступлениям.

Ирландская мать обиделась! Патрик не должен был так поступать — позволять какой-то девке высказываться за него. Некоторые вещи даже детям не прощают.

По крайней мере, пока дети не явятся сами просить прощения.

И Есенин — явился.

Шнейдер вспоминал:

«Зайдя перед началом спектакля в гримировальную, я увидел рядом с заказной огромной корзиной какой-то маленький горшочек с одиноко торчащим цветком. К нему была приколота записка. Я узнал знакомый почерк: буквы не соединялись и были рассыпаны, как зёрна: