Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

— Да, действительно, ведь я его прописала.

Да, надо выписать.

К чему платить лишние деньги.

Пусть будут лишние деньги.

Пусть будут.

От Эрлиха пришла ответная телеграмма: «Приезжай ко мне — устрою».

Надо было срочно сматываться отсюда.

Всё равно ведь эти сволочи, работающие на дипломатического курьера Рога, доберутся до него.

Или Толстая опять придёт, будет рыдать.

Заявились недавно посыльные от Зины Райх — требовали денег на содержание детей. Если точнее — на содержание Тани. Знали, что, если упомянуть Костю, Есенин взбесится и будет орать про чужого ребёнка.

Всем надо только денег.

Родители недавно писали — им тоже надо денег.

Матери — на другого сына, наверняка.

И сёстрам надо денег.

Сначала Есенин уговорил отпустить его с врачом в Госиздат — по делам.

Отпустили.

Пришёл к Евдокимову и попросил никогда, никому, ни при каких условиях его денег не выдавать.

Вернулся с врачом обратно.

Но покоя всё не было.

19 декабря Есенин из клиники сбежал.

Оказалось, всё просто. Переоделся для прогулки. Смешался с толпой посетителей, выходящих за ворота, — и вот уже свободен.

Хорошо, когда ты не псих, а просто прикидываешься.

Просто прикидываешься.

Просто прикидываешься.

Из месяца в месяц…

Первым делом в ближайшей пивной с огромным удовольствием наелся капусты с пивом и отправился… правильно, к Мариенгофу.

Теперь у него опять был, можно сказать, друг: изломанный, как старая игрушка, найденная где-то за шкафом; в сущности, ненужный. Но… он такой один: можно сказать, из детства.

Прятаться Есенин решил у него.

В больнице объявили тревогу: пропал поэт, за него такие люди просили — и нет его. Позор.

Бросились искать.

Попросили помочь Матвея Ройзмана.

Тот обзвонил всех, у кого были телефоны, — Есенина нигде не было.

Но Ройзман уже догадывался, где Сергей может скрываться. Он же помирился с Толей…

Есенина вернули в больницу.

20 декабря его пришла навестить Берзинь.

Отведя её в свой кабинет, врач Александр Яковлевич Аронсон спокойно сообщил:

— Сергей Александрович неизлечимо болен, и нет никакой надежды, что он поправится.

Она трижды переспросила.

Аронсон трижды повторил: надежды нет.

В истории болезни у Есенина значилось: белая горячка и алкогольный галлюциноз.

Матвей Ройзман вспоминал, что Аронсон в разговоре с ним назвал диагноз: «ярко выраженная меланхолия». Сегодня это называется маниакально-депрессивным психозом или биполярным расстройством личности.

21 декабря Есенин вновь самовольно покинул клинику.

Через пару часов уже был полноценно пьян.

Напившись, снова заявился к Евдокимову — тот вспоминает: «…злой, крикливый», — и уже не на словах, а в письменной форме затребовал никому его денег больше не отдавать.

От десяти тысяч рублей — колоссальной суммы гонорара за собрание сочинений — оставалось всё меньше.

Есенин ухитрился в кратчайшие сроки прогулять по тем временам целое состояние.

Вечером того же дня его видели в двух местах.

Сначала на заседании правления Союза писателей.

Поэт Семён Фомин: «…в 11 часов вечера в Доме Герцена я читал свои стихи. Неожиданно вошёл расстроенный чем-то, удручённый Есенин. Сел у входа, послушал минут пять, несколько раз пытался что-то сказать».

Сказать ничего не получалось. Есенина увели.

Писатель Семён Борисов: «В клубе, внизу, я нашёл Есенина. Он сидел за столом, уронив на руки взлохмаченную голову. Когда я подошёл, он поднял на меня голову, и более жуткого, истерзанного, измученного человеческого лица я не видел… Глаза были совершенно красные, веки опухшие, щёки совершенно втянулись, кожа была грязно-жёлтого цвета. Безумным блуждающим взором посмотрел он на меня…»

По дороге в Померанцев переулок Есенин с кем-то подрался и попал в милицию.

Отпустили без протокола.

По большому счёту есть два варианта реакции современников на отъезд Есенина в Ленинград.

Первая — чуть ироническая — от Василия Наседкина, как бы пересказывающего планы Есенина: «В Ленинграде он, возможно, женится, только на простой и чистой девушке. Через Ионова устроит свой двухнедельный журнал, будет редактировать, будет работать».

Никакого журнала «через Ионова» быть не могло в принципе — Ионов таких вещей не решал. О «простой и чистой девушке» умолчим: кому здесь нужна ирония…

Вторая — удивлённая и горькая — от Воронского: «Перед отъездом в Ленинград я спрашивал его по телефону, зачем он едет туда, но внятного ответа не получил. Правда, он был нетрезв».

Самая спокойная, констатирующая факт, реакция у Анны Изрядновой: «Видела его незадолго до смерти. Сказал, что пришёл проститься. На мой вопрос: „Что? Почему?“ — говорит: „Смываюсь, уезжаю, чувствую себя плохо, наверное умру“».

Попросил её беречь и не баловать сына.

В ночь на 23 декабря Есенин ещё раз появился в Доме Герцена.

Застал компанию литераторов. За столом сидели издатель Сергей Поляков, сын коменданта Дома Герцена Константин Свирский, поэт Евгений Сокол.

Есенин опять был пьян; когда наливал себе вино — руки сильно дрожали.

Однако внимательно всех оглядывал.

Выглядел, как всегда в последнее время — чудовищно.

Что-то говорил — о себе, о Ширяевце, о поэзии; потом задал один вопрос:

— Умру — жалеть будете?

Когда ресторан стал закрываться, потащил Сокола с собой — благо, тот оказался соседом по переулку и ему несложно было зайти.

— А как жена? — спросил Сокол.

— Никак, — сказал Есенин. — Мы разводимся… Пойдём.

Было нужно, чтобы кто-то находился рядом. Чтобы не ложиться к Соне в кровать. Чтобы не повеситься раньше времени. Чтобы не воткнуть себе нож в горло на кухне.

Сидели за столом, ощущения были тягостные, еле двигался.

Иногда надолго замолкали, Есенин даже, кажется, задрёмывал — Сокол поднимался, чтобы тихо уйти; но хозяин тут же встряхивал головой, поднимался, усаживал гости:

— Ещё посиди, ещё. Что ты хочешь? Если устал — ляг вот здесь на диван…

— Серёж, у меня дом рядом.

— Нет-нет, побудь здесь. Ещё немножко.

Сокол еле-еле уговорил отпустить его в шесть утра.

— Постой здесь, — попросил Есенин, когда Сокол уже обулся.

Вдруг выяснилось, что в доме спит сестра Есенина Шура.

Есенин разбудил её, вывел, полусонную, на кухню и только тогда сказал Соколу:

— Иди. Привет.

Около девяти проснулась Софья.

Увидев, как она прошла из комнаты в ванную, Есенин тут же оделся и ушёл из дома.

Проспавший урывками в лучшем случае часа полтора, он отправился в Госиздат — забирать очередную часть гонорара.

Евдокимов сказал, что деньги будут только после обеда.

В очередной раз обсудили верстающееся собрание сочинений. Евдокимов пообещал выслать гранки. Спросил, будет ли автобиография.