Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Согласно новым концепциям, в Пятигорске имелась целая группа влиятельных врагов Лермонтова во главе с одной генеральшей. Никакой дуэли не было, Мартынов и Лермонтов сидели на лошадях, разговаривали. В какой-то момент Мартынов выстрелил в Лермонтова в упор.

Дуэль потом инсценировали. Все воспоминания о ней — придумали.

Предсмертную, восхитительную фразу Лермонтова: «Стану я стрелять в этого дурака!» — тоже придумали. Что тут сложного, это же не «До свиданья, друг мой, до свиданья…» написать.

Снова сходство с ситуацией вокруг Есенина? Увы.

И тоже либо не имеет к действительности вообще никакого отношения, либо очень опосредованное — и, начавшись с отдельных разумных вопросов, завершается катастрофическими фантазиями.

Советская власть, позволившая появиться манипулятивным версиям о гибели Пушкина и Лермонтова с прямым, никак не доказуемым, вовлечением в заговоры царственных особ и жандармерии, спровоцировала своеобразную метафизическую расплату. В постсоветские годы, будто отражённые в кривом зеркале, возникли мифы, касающиеся поэтов уже нового столетия, которых на этот раз губили вожди и чекисты.

О том, что написавший предсмертную записку, находившийся в депрессии и не раз говоривший в стихах о самоубийстве Маяковский был убит, начали писать вскоре после появления первых версий есенинской насильственной смерти.

И пошло-поехало.

«У Маяковского были серьёзные планы, он не собирался прощаться с жизнью».

«Накануне поэт пообещал, что поможет делать первомайские лозунги для ЦК».

«Он хотел иметь нормальную семью, сделал предложение Веронике Полонской».

«Последнее письмо написано не Маяковским». (Как водится, назывались конкретные авторы.)

«Оригинал письма тут же забрал начальник Секретного отдела ОГПУ Я. С. Агранов».

«В Маяковского стреляли дважды».

«Видевшая поэта последней Вероника Полонская утверждала, что Маяковский лежал на спине. Однако ряд исследователей считают, что тело поэта лежало лицом вниз. Но на фотографиях, сделанных на месте происшествия, поэт снова лежит лицом вверх».

«Вбежавшие в комнату сразу после выстрела утверждали, что поэт упал ногами к двери. Те, кто пришли позже, увидели тело в другом положении, головой к двери».

«Лиля Брик не скрывала от Маяковского, что стала любовницей Агранова. Агранов подарил Маяковскому револьвер».

«Маяковский был левшой, однако пистолет перед выстрелом почему-то взял в правую руку».

Что-то не так!

Цитируем одно из «исследований»: «Дверь в комнату поэта раскрывается. На пороге — некто. Увидев в его руках оружие, Маяковский возмущённо кричит… Выстрел. Поэт падает. Убийца подходит к столу. Оставляет на нём письмо. Кладёт на пол оружие. И прячется затем в ванной или туалете. И после того, как на шум прибежали соседи, чёрным ходом попадает на лестницу».

Этот «кто-то», естественно, Агранов.

В деле Маяковского, как и в случае с Лермонтовым, действительно обнаружилась путаница с оружием.

В Музее Маяковского хранится и в следственном деле фигурирует браунинг. Изучив убившую Маяковского пулю, эксперты констатировали: «Установленные данные свидетельствуют о том, что представленная пуля является частью 7,65 мм патрона браунинга образца 1900 года».

Дальнейшая экспертиза показала, что смертельный выстрел этой пулей был произведён из маузера модели 1914 года.

Как так: выстрел был произведён из маузера, а в деле назван браунинг? Кто-то подменил оружие?

Кто? Убийца?

Как и в случае с Есениным, пришлось проводить новые экспертизы.

Выяснилось, что предсмертное письмо, конечно же, было написано самим Маяковским.

Исследование рубашки, в которой был Маяковский, — на счастье, она сохранилась — сняло все вопросы.

Экспертиза показала: «Форма и малые размеры помарок крови, расположенных ниже повреждения, и особенность их расположения по дуге свидетельствуют о том, что они возникли в результате падения мелких капель крови с небольшой высоты на рубашку в процессе перемещения вниз правой руки, обрызганной кровью, или же с оружия, находившегося в той же руке».

Эксперты констатировали: так сымитировать самоубийство нельзя. Агранову надо было наносить капли крови на рубашку из пипетки. Причём за несколько секунд, пока не вбежали люди. Кроме того, ему необходимо было достичь полного совпадения локализации капель крови и расположения следов сурьмы, что в принципе исключено.

Но разве подобные сложности останавливают новых исследователей?

Наконец, Марина Цветаева тоже «была убита».

Целые книги сочиняют на эту тему.

Сама Цветаева, как мы помним, прямо говорила в стихах о зависти к Есенину, убившему себя.

Сын Цветаевой, которого она называла Мур, писал в дневнике, что у матери навязчивые мысли о суициде.

Но разве это основание поверить в её самоубийство?

Итак, первая цитата.

«Невозможно представить Марину — обременяющую душу любимого сына отчаянными признаниями в мыслях о „самоубийстве“! А это что: „Мать последние дни часто говорила о самоубийстве, прося её „освободить““?! Прося кого?! Мура? НКВД? Фраза — слишком нелепа, чтобы быть правдивой! Нелепа — именно потому, что умный шестнадцатилетний мальчик всеми силами пытается дать понять будущим читателям дневника, кто именно „освободил“ Марину? Потому, возможно, и заключает это слово в кавычки!»

Да-да, конечно. Намекает.

Два самых странных, по мнению авторов, обстоятельства самоубийства Цветаевой: «…не снятый Мариной кухонный фартук, в котором её и похоронили, и жареную горячую рыбу на сковородке. Поэт так уйти не может. Финал — точка, поставленная Поэтом, тем более — Женщиной. Даже если сама ушла… фартук она бы сняла. Что заставило забыть о фартуке?»

Известно что.

Пришли люди из НКВД и заставили Цветаеву сочинить предсмертные записки.

Цветаева написала сыну:

«Мурлыга!

Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь, — что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик».

Потом ещё две записки: знакомым по эвакуации и поэту Асееву. Всех попросила присмотреть за сыном.

Заполучив записки, люди из НКВД Цветаеву убили (она сопротивлялась), а самоубийство инсценировали.

Верите?

Фартук ведь не сняла.

А Есенин был без пиджака.

А Маяковский — вообще в бабочке. Разве так делают?

По итогам работы есенинской комиссии судебно-медицинский эксперт высшей квалификации, профессор, доктор медицинских наук Б. С. Свадковский вынужден был резюмировать: «Опубликованные ныне “версии” об убийстве поэта с последующей инсценировкой повешения, несмотря на отдельные разночтения, с судебно-медицинской точки зрения являются вульгарным, некомпетентным толкованием специальных сведений, порой фальсифицирующим результаты экспертизы».