Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Следуем за поэтом дальше:

Снова, казалось бы, противоречие! У Руси — лик: Русь — икона. Но святая Русь мучает своих детей на каторжных работах. И эти дети (продолжается тема «измять и взять») мечтают совершить над ней насилие — «выкусить ягоды персей».

Но и она в долгу не останется:

Немногим позже, накануне Февральской революции, Есенин пишет стихи великим княжнам, предсказывая их смерть.

Все умрут: и они, и разлюбившие острог, и сама Русь.

И при этом есть и «вечная правда», и радость.

Не ловите поэта за руку — он не скрывается.

Он — природа. В природе ежедневно всё погибает и воскресает.

Филология советского времени, поместившая Есенина в свои святцы наряду с Блоком и Маяковским, имела на то более чем веские основания.

По объёму (но не по количеству наименований) ничего сопоставимого с разделом «советский Есенин» в его наследии нет. При подсчёте строк «революционный» цикл оказывается многократно больше «крестьянского», «кабацкого» или «персидского».

Советская власть была его личной и огромной ставкой.

Проиграл он от этого или выиграл — вопрос спорный; но ставка в любом случае была, и ответственность за неё он пронёс через всю жизнь.

Поздние попытки представить создание Есениным этих текстов чуть ли не случайностью, «вынужденной мерой» — забавные манипуляции, очень легко опровергаемые.

Советским поэтом Есенин был не в меньшей, а в большей степени, чем поздний Пушкин — монархистом.

Другой вопрос, что он был совсем не только советским поэтом; эту тему мы обсудим ниже.

Есенин принял революцию вовсе не из конъюнктурных соображений, как опять же иногда предполагают, но готовил себя к этому событию, призывал и предсказывал его.

Говоря о своде «советских» текстов Есенина, мы даже не берём во внимание те, что написаны в промежуток между Февралём и Октябрём. Хотя Есенин, признаться, до какой-то поры не очень разделял Февраль и Октябрь и видел во второй революции не противостояние первой, а её продолжение.

Тем не менее смотрим и спокойно подсчитываем, оставив эмоции в стороне.

В конце 1917 года, в ответ на Октябрьскую революцию, Есенин пишет стихотворение «О верю, верю, счастье есть!..», опубликованное уже в 1918-м:

В октябре 1917 года написана революционная, религиозная «маленькая поэма» «Пришествие»:

В ноябре 1917 года написана революционная, религиозная «маленькая поэма» «Преображение»:

В первой половине 1918 года пишет «Инонию»:

Следом, в том же году, сочиняет «маленькую поэму» «Иорданская голубица»:

Затем, тоже в 1918-м, появился яростно антибелогвардейский «Небесный барабанщик»:

В начале 1919-го, зимой, написана «маленькая поэма» «Пантократор»: про красного коня, который должен вывезти шар земной на колею иную.

В коротких стихах того же года Есенин резко сменит поэтическую манеру:

Здесь мотив революционного переустройства сливается с пафосом переустройства поэтического, имажинистского («продолбить новые двери»).

Для позднейшего литературоведения характерен один и тот же нехитрый трюк.

Под зачин «Есенин, конечно, знал, что…» подгоняются самые разнообразные статистические данные (о расстрелах, неурожаях, экспроприациях, высылках и т. п.), возмущавшие не столько Есенина, который вполне мог и не знать о перечисленном или относиться к этому весьма неожиданным образом, сколько автора, пишущего о Есенине. И автор же делает столь необходимый ему вывод, что всё это «не могло оставить поэта равнодушным».

Могло оставить, могло не оставить. Не стоит гадать.

До второй половины 1919 года Есенин вообще никак не выказывал своего недовольства происходящим.

Первый его текст, где действительность вдруг показана жуткой и страшной, — написанная в сентябре 1919 года «маленькая поэма» «Кобыльи корабли» о московском голоде той поры.

В целом концепция есенинского антисоветизма строится на весьма ограниченном количестве текстов.

От упомянутых «Кобыльих кораблей» — через горечь «маленькой поэмы» «Сорокоуст» о жеребёнке, проигравшем в соревновании с паровозом, — к небесспорной апологии Махно в поэме «Страна негодяев» и далее к письму Кусикову от 3 февраля 1923 года: «Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской; по-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь».

Заметьте, что «ноябрь» — «скрывался и скрывается», то есть Есенин не от революции отказывается, а от того, что с ней сталось.

В марте того же 1923-го в Берлине Есенин, как мы помним, сказал Роману Гулю, что не хочет в Россию, где правит Лейба Бронштейн. В том же разговоре он, находясь в состоянии крайнего алкогольного опьянения, говорит, что не любит сына Костю, потому что тот «жид».

Высказывание Есенина про Лейбу Бронштейна воспроизведено уже в дюжине книг, но надо всё-таки уточнять контекст — он, кажется, имеет значение.

Подходя к вопросу с чуть более серьёзной долей ответственности, следует сказать: Есенин искал прежде всего крестьянской революции (и христианской, что, впрочем, для него было неразделимо). Но крестьянской при ближайшем рассмотрении она оказалась менее всего.