Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Особенно это было заметно в развитии социальных событий.

Количество вступивших в партию крестьян «от сохи» росло примерно на три (или чуть более) процента в год; зато количество служащих, получавших партбилеты, — на все тридцать, обгоняя крестьян в десять раз. В компартию шли, в числе прочих, сотрудники управленческого аппарата царской России, бывшие члены других партий, в том числе боровшихся с большевиками.

Отсюда есенинское бешенство в письме Кусикову: что происходит? А мы? Почему мы на обочине?

Большевики и сами понимали, что с партийным строительством непорядок. Но у них не хватало специалистов, а необразованный мужик пока ещё не мог управлять страной.

Есенинские религиозные поэмы поистине прекрасны. Но как управлять такой махиной, если девять десятых населения не умеют читать чертежи, да что там — грамоте толком не обучены?

Когда вскоре начнётся миллионный призыв в большевистскую партию, 900 тысяч новых партийцев составят рабочие, а 100 тысяч — все остальные, среди которых затерялись корявые мужики с их бедами и надеждами.

Куда тут Есенину с его кобылой!

Никакой конкретики по этому поводу Есенин наверняка не знал — но ему и не надо было: всё и без того было очевидно.

Разочарование Есенина если не в большевизме как таковом, то во многих его чертах и вывихах с конца 1919 года до середины 1923-го было зримым, болезненным; но об этом советская филология умолчала.

Однако в последующих изысканиях реального Есенина просто вывернули наизнанку.

За нехваткой доводов и текстов в ход идёт «Пугачёв».

В этом случае снова включается весьма поверхностная конспирология.

У Есенина в его драматической поэме столица — Москва, в то время как в действительности при Екатерине Великой столицей был Санкт-Петербург.

Делается вывод: значит, своей поэмой Есенин намекает на новейшие времена. И описанный там бунт — это не война казачества, кочевых племён и русского простонародья против монархии, а прямая отсылка к тамбовскому антибольшевистскому восстанию.

Минуточку! Поэму «Пугачёв» Есенин начал, когда никакого восстания ещё не было.

Это во-первых.

Во-вторых, утверждать, что восстание его потрясло, значит снова допустить ничем не подтверждённое предположение.

Между прочим, когда Есенин два с лишним года подряд сочинял свои революционные поэмы, шла Гражданская война, подавлялись восстание за восстанием — и ничего, писал себе про небесного барабанщика.

Как мы помним, «Пугачёв» — в первую очередь поэма про Пугачёва, во вторую — про самого Есенина и, наконец, отчасти про Махно, который, надо сказать, был не только анархистом, но ещё и социалистом. Реальный исторический Махно по большей части воевал за красных и лишь периодически, временно расходясь с большевиками не по идеологическим и ключевым, а по тактическим вопросам, выступал исключительно сам по себе. А вот за белую правду Махно не воевал категорически.

Однако есениноведение новейших времён доходит до степеней уже комических, предлагая в качестве прообраза Пугачёва… Колчака.

Для Есенина Колчак был объективным злом; всякие симпатии к нему исключались априори.

И никакие разочарования Есенина в итогах Октября не могли его склонить к поддержке ни либерально-буржуазной идеи, ни монархической.

Любые измышления на тему «Есенин-монархист» и «Есенин-белогвардеец» могут проходить только по разряду исторических анекдотов.

Есенин был любимцем Кирова и Фрунзе, а не Врангеля и Шкуро.

Победа Белой армии означала для него только один финал: его или торжественно повесили бы на Красной площади вместе с коммунистом Клюевым или, не очень задумываясь, пристрелили бы вместе с Мариенгофом, поставив к стенке на углу Богословского.

Что касается путаницы в «Пугачёве» относительно Москвы и Петербурга, то там это не единственная ошибка.

В драматической поэме фигурирует керосиновая лампа, которой тогда быть не могло.

Пугачёв, явившийся в Яицкий городок — уральскую казачью столицу, говорит, что пришёл «Посмотреть на золото телесное, / На родное золото славян». Казачество имело смешанное, по большей части славянское происхождение; но Пугачёв точно не стал бы так говорить среди казаков.

Между прочим, на обложке драматической поэмы вместо «Пугачёв» было набрано «Пугачов» — может, тоже намёк на что-то?

Николай Тихонов рассказывал, что, ознакомившись с «Поэмой о 36», он задал Есенину вопрос: «Сергей, а ты уверен, что в Сибири водятся шакалы?» — на что Есенин спокойно ответил: «Нет? Ну и ладно. Зато для рифмы хорошо».

Путаница со столицами в «Пугачёве» — из того же ряда. Есенин элементарно забыл, какой город был столичным в пугачёвские времена.

Потом вспомнил, но решил ничего не исправлять.

Между прочим, Есенину уже тогда критика указала и на керосиновую лампу, и на яицких «славян» — он даже не поморщился. Тоже мне ошибки!

Москва же была столицей до Петра? Была.

Ну и всё. Остальное не важно.

Даже «Страна негодяев», как мы помним, поэма амбивалентная.

Далее начиная с 1924 года пишется ещё более объёмный, чем в 1917–1919 годах, блок текстов, где после непростых размышлений принимается тяжёлая правда революции.

В сентябре 1924-го появляется «маленькая поэма» «Стансы»:

2 ноября 1924 года появляется «маленькая поэма» «Русь уходящая»:

И далее — общеизвестное: большие вещи 1924 года — «Песнь о великом походе», «Поэма о 36»; «Баллада о 26»; знаковый фрагмент в программной «маленькой поэме» «Письмо к женщине»: