Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Есть некая парадоксальность в фигуре Троцкого и в её восприятии.

Считается, что во второй половине 1920-х Троцкий занимал «левую» позицию и боролся против Сталина и Бухарина, занимавших позицию «правую».

При этом антиесенинская кампания была, безусловно, легализована Сталиным. Ближайший сталинский соратник той поры Николай Бухарин довёл эту историю до логического конца, опубликовав в январе 1927-го в «Правде» свои «Злые заметки» с жесточайшей критикой поэзии Есенина — «причудливой смеси из кобелей, икон, сисястых баб…» — и «российской националистической идеологии» вообще.

Если бы культурная повестка Троцкого (и Воронского) — очевидная ставка на «попутчиков» — в середине 1920-х годов победила, многое могло бы сложиться иначе.

Высока вероятность, что Есенина не ославили бы на государственном уровне как «богемного» и «кулацкого» поэта.

Возможно, Маяковский, Ахматова, Леонов, Катаев, Булгаков, Платонов, прочие пережили бы времена ортодоксальной критики и всевластия Российской ассоциации пролетарских писателей (РАППа) с меньшими нервозатратами.

Сталин путём Троцкого не пошёл, но почти всё это десятилетие балансировал между левыми ортодоксами и «попутчиками», стремясь ни с кем раньше срока не испортить отношений.

Плюс-минус десятилетие советская литература терпела управленческий раж пролетарствующих заправил, год за годом выбивавших из «попутчиков» русский дух.

До тех пор, пока в первом акте драмы не распустили РАПП, а во втором не начали в самом прямом смысле убивать многих из тех, кто присвоил себе право говорить и диктовать от имени большевистской партии.

Но не только их, не только.

Яков Блюмкин в 1926 году был командирован в Монголию по линии ОГПУ, где в числе прочего занимался поисками золота, вывезенного бароном Унгерном.

В начале 1928-го вернулся в Москву и начал контактировать с левой оппозицией.

Главным контактом Блюмкина из числа оппозиционеров был тот самый, травивший Есенина, Лев Сосновский — бывший редактор «Красной газеты», «Гудка» и «Бедноты», начальник Грандова, Бениславской и многих прочих.

Знаменательно, что главным редактором «Красной газеты» к тому времени стал есенинский друг Пётр Чагин — человек Кирова, поставленного Сталиным вместо Зиновьева главным по Ленинграду.

Сосновский предложил Блюмкину докладывать оппозиции о происходящем в ОГПУ.

Докладывать, впрочем, не пришлось — Сосновского в январе того же года выслали в Барнаул.

Одновременно Льва Каменева выслали в Калугу, Григория Зиновьева — в Казань, а бывшего редактора «Красной нови» и товарища Есенина Александра Воронского, теперь тоже члена оппозиции, — в Липецк.

Воронский и Сосновский попали под раздачу не как литераторы, а как влиятельные партийцы.

В 1924 году ни любивший Есенина и помогавший ему Воронский, ни ненавидевший Есенина и последовательно топивший его Сосновский не являлись членами одной команды, хотя находились на одном, условно «троцкистском», фланге. Спустя пять лет эстетические различия между ними стали для партийного руководства совсем не важны: они определённо являлись членами оппозиции.

Уже зная о связях Блюмкина с оппозицией, партия всё-таки решила не расставаться раньше срока с таким ценным работником, а перенаправить его активность на полезные цели.

В сентябре 1928-го Блюмкин возглавил резидентуру ОГПУ на Ближнем Востоке.

Однако судьба всё равно подкинула ему краплёную карту. В апреле 1929-го Блюмкин случайно столкнулся в Константинополе со Львом Седовым — сыном Троцкого.

Ещё через четыре дня Блюмкин встретился с Троцким и проговорил с ним четыре часа.

Блюмкин согласился отвезти в СССР несколько писем и книг с нанесёнными на страницах химической смесью тайными записками к соратникам Троцкого.

Блюмочку, как называл его новый, после имажинистов, поэтический приятель Маяковский, это и погубило.

В октябре 1929 года Блюмкин был арестован.

Блюмкин, незадолго до ареста повторявший в кругу знакомых: «Только бы жить! Хоть кошкой — но жить!» — сразу пошёл на контакт со следствием, которое вёл Яков Агранов.

Блюмкин написал большую исповедь о всех своих ошибках, связях, контактах, прегрешениях; а также отдельную записку «О поведении в кругу литературных друзей». Имя Есенина ни в одном документе не фигурирует.

Когда Блюмкину объявили приговор, он спросил: «А о том, что меня расстреляют, будет завтра опубликовано в „Правде“ и в „Известях“?»

3 ноября Блюмкин был расстрелян. В газетах об этом не написали.

Во время расстрела он срывающимся голосом запел «Интернационал». Агранов потом сам рассказывал об этом Мариенгофу.

Блюмкину было 29 лет.

Это был первый в СССР расстрел известного всей стране легендарного партийца, биографии которого была посвящена отдельная статья в только что вышедшем первом томе Большой советской энциклопедии.

Добила судьба и главного литературного «троцкиста» — Воронского.

После смерти Есенина нарицательное понятие «воронщина» и сам термин «попутчики» были синонимичными.

На новом витке противостояния левые радикалы, в частности РАПП, Воронского переиграли. Если раньше тень Троцкого за его спиной помогала удерживаться на плаву, то теперь — неизбежно тянула на дно.

В 1927 году Воронский был уволен из «Красной нови», в 1928-м — исключён из партии.

В 1930-м Воронского вернули в Москву из ссылки и назначили одним из директоров Госиздата.

В 1931 году Воронский отрёкся от «троцкизма» — политический смысл этого понятия становился всё более обширен — и был восстановлен в партии.

Он успел сочинить автобиографический роман «Бурса» и жизнеописание Гоголя.

Подвергся аресту в 1935-м. Повторно арестован 1 февраля 1937-го и 13 августа того же года расстрелян как троцкист.

Основная часть литературного наследия Воронского до сих пор не издана.

Льва Сосновского в 1934 году вернули из ссылки и тоже восстановили в партии.

23 октября 1936 года снова арестовали и 3 июля 1937-го по обвинению во вредительстве и участии в террористической троцкистской организации расстреляли.

Уехавший в Латинскую Америку Троцкий, чьим именем маркировали и давили таких разных людей, был ранен ударом ледоруба 20 августа 1940 года, а на другой день скончался в больнице Мехико. Задание по его ликвидации выполнил агент НКВД.

Два года после ухода Есенина были в жизни Клюева почти удачными. Он много публиковался в ленинградской «Красной газете» — под добрым присмотром Петра Чагина; его привечали и в «Звезде», и в «Прожекторе».

Рассказывал в стихах: