Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Рациональных объяснений этот апокалипсис не имеет: вместо жеребят теперь грузы таскают паровозы — разве это плохо?

Но у Есенина смерть приходит к природе вообще, в том числе к природе вещей.

Причин он ещё не знает до конца, но предчувствует ужасную беду. Нет места в этом мире ни рябине, ни мужику.

Мерин проиграл соревнование с «железным гостем» — надо ж его как-то утешить.

Есенин обращается к читателю, будто находясь уже на той, смертной стороне, где не ведающий о своей погибели жеребёнок ещё играет, где мы все собрались — мерин, рябина, мужик; «погибельный рог» трубит нам скорую гибель — и что мы можем сказать вам?

Только это!

Когда в Политехническом прозвучали эти первые строки, публика взбунтовалась, раздались крики, часть зала отказалась слушать поэму.

Есенин стоял на сцене, на столе — так лучше было видно, — не уходя, но и ничего не говоря.

Брюсов смотрел на него из-за кафедры. Маяковский и Пастернак помалкивали, ожидая, чем кончится дело.

Шум не прекращался.

Тогда на сцене появился Вадим Шершеневич, обладавший мощнейшим голосом, и прокричал:

— Я стащу всякого, кто заберётся на этот стол, пока Есенин не дочитает! Есенин будет читать!

И ведь послушались.

При том образе жизни, что был избран имажинистами, остаётся удивляться, как они вообще умудрялись долгое время существовать параллельно пенитенциарной и репрессивной системе, с ней не пересекаясь. Скандалы и потасовки; сомнительные знакомства; откровенные аферы с салон-вагоном; десятки тысяч экземпляров поэтических книг, изданных на неизвестно откуда взявшейся бумаге; сомнительная бухгалтерия их книжных лавок и кафе; помещения в «Стойле Пегаса», сдаваемые проституткам, и т. д., и т. п. Их запросто могли упечь всей компанией сразу — и в этом не было бы ничего от советского террора: исключительно соблюдение законности.

Им до поры везло.

С Шершеневичем в прошлый раз обошлось; теперь пришёл черёд Кусикова и членов его семьи: отца, сестры Тамары и брата Рубена.

12 сентября 1920 года в ВЧК поступил донос: «В семье Кусиковых, проживающих по адресу Б. Афанасьевский переулок (Арбат) в доме № 30, есть один сын по имени Рубен. Он бывший деникинский вольноопределяющийся, служил в деникинской армии в Дикой дивизии, в Черкесском полку. В один из боёв с красными войсками был ранен в руку…

Мне он рассказывал, как их дивизия зверски расправлялась с нашими красноармейцами, когда они имели несчастье попасть к ним в плен, и как он жалеет, что из-за раны не мог уехать со своими друзьями к Врангелю при приближении наших войск».

Сюжет! Рубен Кусиков воевал за белых, Сандро Кусиков воевал за красных, а Есенин живёт в их доме.

В первых числах октября провели обыск. У Бориса Карповича Кусикова были изъяты 65 тысяч царских денег, мануфактура и две бутылки спирта. Сандро и Тамару арестовали.

Но, на удачу, в октябре в Москве оказался Яков Блюмкин, вернувшийся из персидской командировки, и добился их освобождения.

Однако 18 октября ВЧК выписала ордер на очередной обыск в квартире Кусиковых, причём в отдельной записке от уполномоченного секретного отдела ВЧК комиссара Вилиса Штейнгардта значилось: «В квартире оставить надёжную засаду».

При иных обстоятельствах могли всех перестрелять.

В ночь на 19-е засада дождалась Сандро, Рубена и Сергея Есенина.

Произвели ещё один обыск. У Бориса Карповича на этот раз изъяли 530 тысяч рублей (похоже, бывший владелец магазина в Армавире был оборотистым человеком), у Сандро — 30 тысяч, а у Есенина при себе не было ни рубля — только документы.

И — тюрьма ВЧК.

Разговоры о недавних обысках в дни до ареста наверняка шли, и Есенин был более или менее в курсе событий. Так, он предполагал, что доносы на Кусиковых пишет их дальний свойственник, старший брат бывшего мужа Тамары Владимир Бакалейников, композитор и дирижёр балетных постановок Большого театра.

Историю о нём стоит рассказать.

Брат Владимира Бакалейникова Александр через Сандро Кусикова познакомился с его бывшим сослуживцем по Красной армии, действующим командиром одного из подразделений. Командир предложил Александру службу в качестве музыканта — должно быть, руководителя полкового оркестра. Во время отпуска Александр прошёл конкурс на место альтиста в Большом театре и решил в Красную армию не возвращаться. Командир не на шутку обиделся, инсценировал арест и стал угрожать расстрелом. Психика у Александра оказалась не самая крепкая, и он сошёл с ума.

Тамара с сумасшедшим мужем развелась. Развод проходил в жутких скандалах с Бакалейниковыми.

Тем не менее в материалах дела никакого подтверждения участия Владимира Бакалейникова в аресте Кусиковых и подвернувшегося Есенина нет. Зато сам случай характерный — готовый сюжет для жуткой, будто бы надуманной, но вполне реальной повести. Большой театр, красные командиры, альтисты, поэты, черкесская красавица и актриса Тамара, отец-миллионер, брат-белогвардеец, пытавший красноармейцев…

19 октября Есенина вызвали на первый допрос.

На вопрос о роде занятий ответил, что как литератор публикуется в «Известиях Советов рабочих и крестьянских депутатов», что было не совсем правдой — он очень давно там не публиковался. На вопрос об образовании — «Высшее. Филолог», — что тоже было ложью. Когда спросили: «Чем занимался и где служил до Февральской революции?» — сказал: «С 29 августа 1916 года по Февральскую революцию сидел в дисциплинарном батальоне», — причём повторил эту ложную информацию, отвечая на вопрос о судимостях: «Четыре месяца в дисциплинарном батальоне».

Смысл этих уловок прост. Есенину важно максимально поднять свой престиж: публикуется в «Известиях», высшее образование, пострадал от прежней власти — всё равно никто уже не проверит.

На следующем допросе Есенин пойдёт ещё дальше — скажет, что «за оскорбление престола был приговорён к одному году дисциплинарного батальона».

Если бы его продержали ещё несколько дней, мог бы признаться, что участвовал в низложении императора.

В остальных показаниях — когда речь пошла о существе дела, — Есенин был точен в формулировках. Он всячески выгораживал Сандро Кусикова, рассказывал, что и его товарищ, и он сам очень ценят советскую власть: «Каковы бы проявления советской власти ни были, я считаю, что факты этих проявлений всегда необходимы для той большой цели, что несёт коммунизм».