Татьяна Фрейденссон - Дети Третьего рейха [litres]

Собеседник не улыбнулся.

– А потом начался настоящий ад. После того как я сказал этим людям, что не остаюсь на ужин, что я вообще не по этой части, что дед мой чудовище и убийца, они сказали, что найдут меня опять.

– Ну, может, и не найдут… – Я по-свойски похлопала Райнера по плечу.

– Находили уже. И не раз, – ответил Хёсс, – и найдут снова. У них есть время, деньги, терпение. Власть тоже есть.

– Попахивает забавами старых извращенцев, – заметила я, – только одни яхты покупают и девок пачками, а другие развлекаются факельными шествиями и заочно избирают себе фюрера. Идиоты – и первые и вторые. Ты всё-таки думаешь, что ребят в форме СС стоит опасаться?

– Уверен. – Райнер потер лоб рукой. – Хуже всего, что идиоты эти мои ровесники, а значит, передохнут не скоро. Так что рассчитывать не на что. Государству вообще плевать, что там происходит, не в телевизоре зигуют – и ладно.

Он поднялся со стула, встал ко мне спиной и уставился куда-то вдаль.

– Слушай, я тут подумала, а как крупное нацистское движение может обходиться без лидера? Это же смешно. Они обращаются к тебе… Значит, всё же лидера нет? И что это за доморощенное движение тогда?

– Есть, был лидер. Голубой один…

– Голубой?! Райнер! Это шутка?! Голубой нацист?! Лидер?! – Больше, чем смешно, было разве что дико и странно. – Они б еще чернокожего взяли!

Хёсс оглянулся и в недоумении посмотрел на меня, силясь понять, чем вызвал такое бурное мое оживление:

– Да, был голубой нацист. Лидер. Очень крутой. И… умер. Аккурат когда они мне начали активно предлагать пост «фюрера».

– Не думаешь ли ты, что они его… сместили таким образом?

Хёсс пожал плечами:

– Да просто убили. Я в совпадения такие не верю. Потому что я им тогда задал вопрос – тот самый, что и ты: мол, у вас же есть лидер. Они сказали – «не проблема». Или «не считается». Что-то такое сказали…

– Ну, знаешь!..

Нужно было срочно выпутываться из сетей молчания, повисшего на балконе; даже кролики перестали шуметь.

– Живи уже нормально, – сказала я. – Я так понимаю, теперь всё кончено? Ты же спрятался?

– Становится только хуже. А у меня четверо детей, жена. И я не знаю, как найти выход. И тут не отделаешься переменой фамилии, потому что они знают, кто я.

– И сколько они тебя уже домогаются?

– С того самого момента, как я увидел их в Швейцарии. Я с Никласом Франком разговаривал много раз – но как, скажи мне, мы вдвоем можем им противостоять? Государство прячет голову в песок. Я пытался обращаться в полицию. Но анонимки под дверью, звонки, – этого не достаточно, чтобы объявить кого-то, кого я могу подозревать, вне закона. Тем более если этот кто-то очень богатый и известный человек из Швейцарии.

Райнер вздохнул – я думала, сейчас снова захочет закурить. Нет. Он сказал:

– Я уже устал читать, в каких позициях меня будут распинать, сжигать и вешать. Я устал перехватывать анонимки под дверью – под любой дверью, где бы я ни жил, – чтобы мои дети не узнали, что хотят сделать с ними тоже. Жена всё знает, она переживает ужасно, но я лишний раз стараюсь не ставить ее в известность.

– Мне казалось, они должны были бы действовать умнее, мягче, посулами и всё такое…

– Было. – Хёсс вздохнул. – И сейчас бывает. Под другими именами, всякими разными способами, через новых людей они возникают и предлагают всякие заманчивые вещи. Конечно, ты видишь, что я не богат. Но связаться с ними, воспользоваться их милостью – это всё равно что продаться. И тогда выхода не будет никакого.

– Можно подумать, он у тебя сейчас есть.

– Бороться, – сказал Хёсс.

Я присела на корточки перед клеткой. Я смотрела на черного кролика с красным глазом и думала о том, что только что сказал Хёсс: в это невозможно поверить. Разве так бывает? С другой стороны – очевидно, что он не врет, не рисуется, не драматизирует, – он просто констатирует факт. К тому же я знаю историю Гудрун Гиммлер – дочери Генриха Гиммлера, которая, несмотря на почтенный возраст, по сей день продолжает дело отца: держит кассу взаимопомощи для бывших эсэсовцев, занимается их реабилитацией, возглавляет подпольную организацию «Негласная помощь».

Я поудобнее уселась на деревянный настил балкона перед кроликом и стала тупо совать пальцы в клетку – укусит или нет? Вроде они не плотоядные. Хотя этот чернявый и красноглазый выглядел истинным убийцей.

– У меня к тебе два вопроса, – обратилась я к кролику, – имеют ли шведские ребята Райнера отношение к Гудрун Гиммлер? И мне не ясно, при чем здесь история с Яд Вашем?

– Ты с кем? С кроликом? – Райнер даже не обернулся. – Мои дети, особенно младшие, обожают его, тоже, вот так, как ты, садятся и болтают с ним. Паскаль его очень любит. Я могу их выпустить даже, но они сожрут все цветы. А еще сын любит сибирских мышей с длинными хвостами… Кстати, мне показалось, или ты сказала «Гиммлер»?

– Мне интересно, связаны ли как-то твои неонацисты и ее «Негласная помощь»? Ну, может, она и швейцарские банкиры – звенья одной цепи или что-то в этом роде…

– Думаю, они не связаны между собой. – Хёсс говорил уверенно и спокойно. – Я слышал о Гудрун, но «Негласная помощь», судя по всему, не имеет отношения к швейцарскому проекту. Потому что те, старики, в основном, как я знаю, помогают друг другу, ведь у Гиммлер некое сообщество взаимопомощи ветеранам СС: они и вспоминают о прошлом, сидя за столом, на скатерти которого вышита свастика, а эти банкиры – они по полной вкладываются в неонацистское движение, распространяя идеологию среди молодежи. К тому же идеология – это номер два. Номер один – это бизнес, за который они могут убить…

– А что с Яд Вашем? Чем закончилась эта история?

– Ничем. Ничем, кроме проблем.

– Из-за израильтян? Их реакции? – Я села рядом с Райнером, за столик, но курить не стала.

– Нет-нет. Просто много шума из-за вещей деда. Некоторые покупатели, включая желающих из Швейцарии, готовы были заплатить мне дикие деньги за них. Безумные. А я решил отдать вещи израильтянам. И тут в прессе поднялся шум, что я такой вот негодяй и свинья, и тот самый мой, с позволения сказать, почитатель из Швейцарии разозлился, – они решили, что я делаю это им назло, пытаюсь передать вещи деда, чтобы они их не заполучили. Это, разумеется, так, но мне не хотелось афишировать… В общем, как я говорил, теперь вещи в банковской ячейке – дома я их хранить не могу. Это опасно очень. Уже были попытки проникнуть ко мне, уже искали их. Не в этом доме – в предыдущем.

Райнер Хёсс сидел посреди комнаты – в квартире он не курил, и в первые минуты ему очевидно было дискомфортно. Он оседлал стул, поставив его спинкой вперед. Правой рукой он теребил пуговицу рубашки, которую застегнул, оставив распахнутым лишь воротник. Из-под него торчала белая спортивная майка. Только что, с паузами и корректировками, мы записали историю про Швейцарию и неонацистов. Анна-Мария сидела рядом и по-немецки подсказывала Райнеру «смягчающие синонимы».