Александр Ковинька - Миниатюры с натуры

— О! Всенепременно, бог милостив. Не отвергает покаяния и приношения.

Мы с сестричкою сидели в кадке и из этой посудины любопытными глазенками наблюдали, как добродетельная, благочестивая троица во имя святой правды на земле даже кривилась, выжимая последние соки из богопротивного «зеленого змия».

Рано утром волостной старшина знакомой дорожкой забежал опохмелиться. Закусив, предупредил:

— Иван, это пустое место закрой каким-нибудь угодником, хотя бы плохоньким. А л-лучше не пожалей ног, сбегай к Ф… Федору Дудке. Он за пудик жита слепит тебе такого угодника, за милую душу: высокого, дебелого — вот такого!.. Ей-ей, двустволкой не прострелишь!..

Заказать дебеленького божьего угодника отец поручил нам с сестрой. Войдя в мастерскую дядька Федора, мы от удивления глаза вытаращили — над курятником висела панорама адского Страшного суда.

Даровитый художник-самоучка как раз в это время заканчивал центральный кадр: хваткие да ловкие тоненькие чертенята вилами подпихивали грешных двоеженцев в кипящие казаны.

— Дядя Федя, — спрашиваем, — а почему возле казана качает головой рябая лошадь?

— Вы же, детоньки, слыхали? Вот тот дьявольский рябоватый конь залез в сторожку и съел свяченые дарники. Отец Иоанн цидулкой и через пономаря дважды передавал — пекло переделать! Пусть и грешный конь в казане кипит!

Трудно, ох трудно талантливому сельскому художнику потрафлять художественному вкусу многочисленных привередливых заказчиков. То то, то се, тому другое, пятое, десятое… То нос курносый, то глаза навыкате, то уши торчат выше хаты…

Что поделаешь — исполняешь и то, и другое, и пятое, и десятое; исполняешь и чудачества.

Просит заказчик нарисовать что-то порядочное — вот такое рогатенькое, какого ни у кумовьев, ни у сватов нет. Пусть будет так, Федор Петрович с хвостом слепит такое лукавое диво, что и сваты, и кумовья в один голос спрашивают: «Это черт? Сколько вы, кум, отдали — кусок сала потянул или больше?»

Когда же заказчик милостиво поднесет стаканчик и вежливо попросит: «Федор Петрович, выкушайте на здоровьечко! Не забудьте, Федор Петрович, о когтях… Вот чертенок, что вы прошлый раз, извините, нарисовали за четвертинку, никого, проклятый, не пугает. А почему, позвольте вам напомнить, не страшит — когти маленькие!..» Федор Петрович берет в руки ласково поднесенную стеклянную посудину, вежливо благодарит: «…Ваше здоровье!» Одним духом опрокидывает ее и кистью живописно выводит острые-преострые когти, что до самого красного угла кончиками достают…

Заказчик не в обиде: сам со страху дрожит…

Перцовку Федору Петровичу не давайте. Упаси вас бог. Крепкая перцовка внесет в вашу хату такое лохматое чудовище, что и взрослых напугает.

Молодицы всегда просили:

— Смилуйся, боже! Заступись! Отцы нас, девушек, кнутами угощают… Мужья кулаками потчуют. Еще и ты божьей милостью вот такого, когтистого, на нашу голову послал. Чтобы он тебе еще маленьким утопился. Проста и помилуй нас за такие грешные слова!..

Длительную работу над чудесным образом богини красоты Афродиты Милосской или тонкий рисунок непорочного ангелочка заказчики не ценили.

Заказчики советовали автору щедро поливать красками сухую земную практику.

— Федор! Я вам еще добавлю мешочек картошки. С верхом наберу… Нарисуйте пророка господнего серьезным. Пусть он на людей с гневом посматривает: «Куда ты тянешь? Видишь, хозяйское?.. С длинной рукой — под церковь. Проси у бога…»

— …Федор Петрович! Извините, но эта ваша угодница моей бабе не по душе. Какая-то Августина!.. Ее никто и в хуторе не знает. Вот вам баба передала на студень, ублаготворите старуху, нарисуйте Варвару. Не обижайтесь, потрудитесь…

Образы угодников — это непременная реликвия в хате. На каждого — иконка. В цветах — венчальные, на рождение — деревянные.

По этому обычаю у нас в левом углу на стене висело восемнадцать икон.

Моей тезке-сестричке каждую субботу поручали работу: вытирать пыль с лика святых.

Мама, бывало, и скажет:

— Саня! Возьми, доченька, веничек да сгони мух. Видишь, роями на иконы напали. Сгони да веничком вот ту пылищу подмети. А то посмотришь и, прости господи, не в хате будь сказано, скажешь: «Не святые, а какие-то чабаны!» Повытирай, пусть хоть глаза блестят!..

Сестричка трет, вытирает и спрашивает:

— Мама! А на этого Сашкиного святого не хватило воды!

— А ты, дочка, поплюй ему на лоб, а потом возьми тряпочку и хорошенько разотри по всей роже.

Нам, детям, больше всего нравилась икона теплого Алексея. В этот день мы воробьями, чижиками вызванивали на подворье: «Сегодня теплый Алексей! Сегодня теплый Алексей!..»

В назидание неугомонной детворе бабуся внизу под иконой теплого Алексея приладила что-то страховидное, лохматое. Это чудовище бабуся заказала по не дорогой цене: одарила художника куском простенького полотна. Доброжелательно угостила автора и мокрым завтраком да все поправляла: «Вот тут, Федор, пусть он на плетне с прутом стоит!..»

Дядько Федор бабусин заказ выполнил добротно. На высоком плетне стояло лохматое чудовище и дубиной пугало кур. В красочную ограду художник мастерски вплел саркастическую надпись: «Бегите, куры, поп идет!»

Хороший подарок нам дядько Федор в тот день принес. Ох и пречудесную картину подарил! Вербы, тополя, вишни, а между деревьев красовались наши убогие хатки. В селе — площадь, на площади — кобзарь на кобзе играет-приговаривает… Вокруг певца стоят хлопчики и девчатки в полотняных сорочках.

Какая прекрасная картина! Таких хлопчиков и девчаток у нас полная слобода.

В тот же день грустное известие опечалило слободу: церковный синедрион объявил Федора Петровича антихристом!

Шум подняла преподобная дворянка Педачиха. Не в тех тонах пречистую деву Марию разрисовал. Не подошла к почетной дворянской шеренге: простенькая, красивенькая…

Произошло это в праздник, на зеленой неделе. Богомольная шляхтянка поставила владычице толстенькую свечечку и поцеловала в руци. Чмокнула да как завопит:

— Хозяюшки! Людоньки! Кого мы целуем? Это же Мария Вакуливская! Покрытка! Крест меня побей, ее глаза, ее губы! Боже мой! Отцы церковные! Какому вы байстрюку кадилом кадите? Гляньте на божьего младенца — вылитый ее сынок Антоша!

Боже, боже! Своей батрачке ручки целовать… Дудкиным художеством покрытку в небесные чины произвели! Тьфу! С твоей парафией! С твоей церковью… Сгорела бы она ему!..

Ростом меня бог не обидел, в семь лет вымахал подходяще: перегнал старшую сестру.

— Мамо, — спрашиваю, — не пора ли мне в школу? Когда я родился?

По лицу моей родненькой мамы пробежала тень, она решала сложную, почти неразрешимую задачу. Через минуту в ее глазах блеснула надежда.