Александр Ковинька - Миниатюры с натуры

Гнилая, месяцами стоявшая вода так смердит, что нос отворачиваем: вот тогда она и становится особенно чудодейственной…

Колдунья зубами щелкает, беду накликает: брызнешь лихой чародейке святой водички между глаз — сразу зубы стиснет.

На рассвете ведьма корову за дойку дергает, схватишь нечестивую за косы да святой бутылкой по голове — хвать! Кончилась ведьма: высвятилась!.. Скрючит ненавистную в три погибели.

Святая водица неплохо лечит лживые губы. Сначала ставят диагноз, какая губа больше врет: верхняя или нижняя.

Установив, что обе хороши, смазывают ладонь священными каплями и с разгону наотмашь бьют по больным губам.

Говорят — помогает… Губы набухают и перестают чесаться.

Воду святили на краю села. Водосвятная церемония несложная. На берегу возле колодца с журавлем руками сельского мастера Ивана Кравца воздвигали высоченный крест. Чудесная, тонкая работа! Старые люди почтительно снимали шапки.

«Вот это Иван! — восторженно говорили они. — Вот это мастер! Пусть сам архиерей посмотрит, и он перекрестится. Ей-богу, поклонится».

В лютый мороз без рукавиц Иван всю ночь возился и без инструмента, голыми руками, сотворил прекрасное ледяное сооружение. Посмотрит парафиянин — любуется и налюбоваться не может.

Отец Иоанн, исполненный величия праздника, стал рядом с крестом. Возле батюшки примостился дьяк с певчими. В сторонке сиротливо в серой латаной сермяге стоял творец водосвятского сооружения — Иван Кравец. Стоял, сложив свои рабочие голые руки на поясе, никем не замечаемый.

Дома меня, отправляя, наставляли:

— Смотри, сынок, рта не раскрывай. Начнут стрелять, начнут голубей выпускать, начнет батюшка кропилом махать — скорей, сынок, беги да набирай воды в бутылочку.

Воду набирали в разную посуду: в бутылки, ведра, глечики. Редко кто черпал макитрой. Это те скареды-лобачи, что зимой заготавливали, а летом святой водой торговали…

Я окунул руку и набрал бутылку воды. Заткнул пробочкой и пошел домой.

По дороге меня встретил Ивась. (Вместе в школе учились.)

— Зайдем, — просит, — к нам. Погреемся, поиграем в пуговицы. Родителей дома нет, одна сестра возится с борщом.

Побыть в теплой хате после вот такой водосвятной холодины, поиграть в излюбленную пуговицу — искушение немалое.

— Ивась, — говорю. — Я не того… Родители ждут. Без воды не станут обедать.

— Такое скажешь… До обеда еще далеко. Заходи!

Не выдержал — зашел. Поставил на подоконник бутылку и быстренько зубами отгрыз две пуговицы от сорочки. (От штанов я пуговицы проиграл еще на рождество.)

Начали играть. Играем да играем. Во время игры я на минуту оторвался — поглядеть; на месте ли моя посудина.

Глянул — мама родная! Какая ужасная картина! Ивасина сестра Галина моей святой водой доливает свой грешный борщ.

О, мама! Холодный пот выступил на моем лбу. Кара меня ждет. Кара в три кнута.

— Не волнуйся! — успокоил Ивась. — Ерунда. Подумаешь — вода. Мы это дело поправим. Наберем воды в этом колодце, вот по соседству. В соседнем колодце вода еще чище. Ей-богу, чистая-пречистая… У меня с Гандиным Федькой в прошлом году еще хуже было. Несем мы с Федей святую воду в кувшинах, а те неотесанные — Педаки — катили в фургоне и налетели на нас. Куда нам деваться, мы гоп! — да в снег. Перевернулись и кувшины со святой водой перевернули.

Плачем, ревем, да мама нас спасла. Набрала воды из этого же колодца, поналивала в кувшины, перекрестила их и сказала: «Бог с нею, с водой. Вода водой. Только отцу ничего не говорите!»

Воспользовался и я добрым советом хорошего, сердечного товарища.

Вдвоем вытащили деревянное ведро. Ивась сам опустил бутылку в воду. Взболтали ее, посмотрели на свет — вроде ничего, хорошая, чистая вода.

Ивась, успокаивая, уверяет:

— Неси, Сашко! Не волнуйся! Ей-богу, сам батюшка не разберет, какая вода: грешная или святая.

По совести говоря, по дороге я потихоньку перекрестил бутылку. И не зря: на душе немного отлегло.

Первым воду попробовал отец. Похвалил:

— Хорошей водички, сынок, принес. — И к маме: — Видишь, Ялосовета, как какой год… В нынешний праздник вода намного вкуснее…

В великий пост школяров отпустили на говение. Причащаться. Грехи свои сбывать.

Мама положила в ладонь медный пятак и сказала:

— Вот это, сынок, цена твоим грехам. Положишь голову, сыночек, на аналой и жди, пока батюшка снимет грехи. Отпустит — ты встань и брось в тарелочку пятак. Мне, сынок, этот пятак и самой очень нужен: на керосин, на спички берегла. Но ничего не поделаешь, бери, грехи не ждут…

Церковная исповедь нехитрая. Грешил не грешил — исповедайся. Исповедался — плати. Плати наличными, в долг грехи не отпускают.

Противоречить не пытайтесь. Пропащее дело. Торгаш Иосип Путаный, чтоб уклониться от высокой таксы, тихонько взмолился:

— Отче! Я в этом году совсем мало грешил. Разве вот только на прелой муке согрешил. Загнул высокую цену, а она прелая и сырая…. Соблаговолите, отче, свою милость, сбавьте немного. Я уже покаялся, на праведный путь стал…

Отец Иоанн исповедника выслушал мягко, терпеливо и, видя, что легковерность может пошатнуть основные столпы евангельского учения, с разгона шлепнул сознавшегося крестом по губам. Бедные губы на всю церковь чмокнули. Щелкнул и строго предупредил:

— Что ты, неверный, мелешь? Апостола не читаешь? Читай апостола — праведников нет! Все грешные! Склоняй голову, кайся во всех грехах своих.

В церковных проповедях отец Иоанн частенько предупреждал парафиян:

— Кто из вас, братия, без греха? Кто без греха, бросьте в него камень. Пусть не врет!

Одним словом, не спорь, ложись на аналой и кайся. Кайся честно, правдиво. Покаялся — бросай в подставленную тарелочку богом тебе назначенный тариф.

Школярам — пятак, взрослым — гривенник. А если кто нагрешил больше, тому и такса больше.

Швырнет великий грешник полтинник, отец Иоанн искоса глянет и гневно-гневно покачает головой:

— Ой-ой! Баламут!.. Какие я тебе грехи отпускаю, конокрад? Страшные грехи, злодейские, а ты насмехаешься!..

Левенцковский конокрад Алеша лезет рукой в карман и бросает на всепрощающий аналой еще серебряный полтинник.

— Ну как, батюшка, в расчете?

Духовный наставник слыхал или не слыхал, но полтинничек подсунул ближе к себе и поспешил накрыть епитрахилью очередную исповедальницу — Лиду Жеглову.

Почетная дворянка умела грешить и умела достойно оценивать сотворенные грешки.

Ублажила пастыря духовного синенькой кредиткой. Сообразительная грешница этот торг чинила удивительно умело: в широкий апостольский рукав незаметно запихнула вдвое сложенную троячку.

— Видели, блудница три рубля сунула? Чего же ей не грешить? Вынула, на — отцепись, отче! А тут нужда грызет, не только от греха откупиться, постного масла не на что купить! Боже, боже! Видишь ли ты, какая на свете правда?