Александр Ковинька - Миниатюры с натуры

С грехом пополам закончил церковнопарафиальную школу.

Теперь передо мной стелился новый, неведомый путь: в какую сторону завернет моя жизненная стежечка?

Жизненная стежечка вела, вела и завела на гору. За селом, на горе, в опоясанном тополями хуторе жил хозяин, известный на всю округу богобоязливый церковный староста Кондрат Комар.

Сам жил, людей угнетал.

Взяла меня мама за руку, горько заплакала и сказала:

— Пойдем, сынок, на гору. Будешь гусей пасти. Своих нет — чужих будешь пасти.

Вошли мы с мамой в хуторские покои. Зашли в богатую, просторную хату проситься внаем.

Кондрат Комар творил вечернюю молитву. Не прекращая душевной молитвы, спросил:

— Кто там?

— Привела к вам хлопца. Не возьмете ли на лето гусей пасти?

— Гусей? Для гусей мне вчера привели одного дармоеда. Для овечек давай. Овечек бог послал сто штук. «…Отче наш, иже еси на небеси…» А сможет ли оно овец пасти?

— Сможет, сможет… Ты, сынок, умеешь прутом ягнят гонять? Умеет!.. Умеет!..

— «…Да святится имя твое…» А барана не боишься? У меня три барана… Мордатые, рогатые!..

— Сынок, а ты на барана палкой — куда лезешь? Он барана не боится!..

— А если баран затопчет копытами, рогами придавит? «…Да будет царствие твое, да будет воля твоя…»

— Оно у меня живучее — не задавит. Ты, сынок, хлебца поешь да таким крепеньким станешь. Эге ж?

— «…Яко на небеси, тако и на земли хлеб наш насущный даждь нам днесь…» Сколько ты возьмешь за своего силача?

— До покрова… попасет, посмотрите — вы ему на сорочку наберете, на штаны и по гривеннику в день.

— По гривеннику? Что ты, тетка, за такого худущего много просишь. «И остави долги наши, яко же и мы оставляем должников наших…» Твоему богатырю в базарный день красная цена — пятак.

— Маловато… Добавьте.

— Почему добавьте? Оно, видишь, как уставилось на хлеб. Оно меня съест. «…И не введи нас во искушение и избавь нас от лукавого».

— Не вечеряло, потому и смотрит. Спешили.

— Вот хочешь так: пятак в день и сорочка. У меня их восьмеро, всем штанов не накупишься. Штаны бог даст. «…Яко твое есть царство, и сила, и слава отца, и сына, и святого духа…»

— В чем же он будет ходить? В чем овечек пасти?

— В чем ходил, в том пусть и ходит. Лето теплое, походит и без штанов. «…И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь!..» А ну, я посмотрю, какой ты есть…

Высоченный — «соль земли» — встал и бесцеремонно начал щупать мои слабенькие руки.

— Те-те-те… Где оно росло — в лесу? Одни косточки… Переплатил я твоему силачу. Оно же никудышное. Волам не дотянется веревку на рога надеть. Овец умеешь доить?

— Покажете — сумеет. Не святые горшки обжигают.

— Оставляй. Будет ночевать в повети. Возьми вот это рядно, постелешь сенца. Только бери более грубое, привыкай, ибо тем сеном, что помягче, коней утром покормишь. На, бери рядно и спи. Да смотри — сторожи. Подкрадется какая-нибудь сатана к лошадям — подхватывайся и читай «Да воскреснет бог…».

Договорились: пошел я внаем по пятаку в день пасти овец в одной сорочке.

Долго мама прижимала мою детскую головку к своей теплой груди. Потом я долго стоял на холмике, глазами проводил фигуру матери, которая в сумерках нет-нет да мелькнет в высоких чужих хлебах. Я опомнился, когда раздался окрик хозяина:

— Заснул, что ли? Пойди посмотри, почему лошади тревожатся?

Богобоязливый Кондрат Комар хозяйское кадило начал раздувать с маленького: сапожным молотком вовремя согнал надоедливую муху с братовой головы.

Нерасторопное насекомое само в напасть полезло. Нечистая толкнула ее сесть на висок младшего брата под горячую руку: братья делили наследство.

Отец, старый Комар, внезапно умер в дороге.

Возвращался Комар с зеленых лугов, нежданно-негаданно споткнулся на мостике и полетел с моста в воду.

Старший сын Кондрат бережно вытащил утонувшего и любовно донес дорогого отца до сенных дверей.

Заботясь о будущем хозяйстве сыновей, родной отец перед смертью оставил словесное духовное завещание: «Тебе, Кондрат, отписываю хозяйство. У тебя, сын, опыт, ум. Меньшему, Анистрату, дарю бычков с возом. Пусть с богом по свету счастья ищет!»

Нелегко разделить довольно богатое отцовское наследство без счетов. Земли пятьдесят десятинок с хвостиком, а желающих пить из нее соки — двое. Два брата — Кондрат и Анистрат.

На бумаге дорогой отец не успел ничего написать: руки были уже под водой. Единственный свидетель — немая икона, которую держал старший брат и живым лез к богу, доказывая: «Как брат брату последнюю отцовскую заповедь передаю!»

Дьявольская муха по глупости своей взяла и некстати залезла в середину семейных распрей. Влезла, вертится, крутится и голосит:

— Не хочу на быках у бога счастья просить!

— Сгинь, лихая личина! Не жужжи! Без тебя нудно! — разгневанно крикнул Кондрат и хлопнул муху молотком.

Серая мушка, конечно, не выдержала увесистого удара, брякнулась на пол. С мухой на пол упал и родной брат. Упал и больше не встал.

Уважительно, тепло старший брат Кондрат предал земле младшего брата Анистрата. На собственные деньги накупил свечей, из собственного дерева новенький гроб сделал, поминальной кутьи из прошлогодней пшеницы две мисочки сварил. Больше фунта наскреб…

На собственной арбе дорогого братика и на кладбище отвез. Щедрого магарыча гробокопателям не пожалел.

— Пейте, люди добрые, да копайте яму для родного брата поглубже!

На могиле Кондрат долго печалился, потихоньку всхлипывал. Не выдержав, залился горячими слезами и, наклонив скорбное лицо над дорогим прахом, на все кладбище клятвенно зарыдал:

— Лежи, брат! Пусть тебе земля будет пухом. Лежи спокойно, не волнуйся! Твоих осиротевших бычков по-братски приголубим. Найду в загоне им затишный уголок! Прощай!

Дома стал на колени перед образом спасителя и с открытой душой, растроганно шептал:

— Боже, боже, какой ты справедливый! Твоя щедрость безгранична! Спасибо тебе за совет — мы честно разделили наследство!

С новым большим даром пришли новые заботы, новые хлопоты. Земля просила неустанного присмотра. Пятьдесят десятин одними молитвами не засеешь, не заборонуешь. Нужны руки, заботливые, трудовые руки. Ради расцвета сельского хозяйства Кондрат Комар давал взаймы хлебца пуд, просил возвратить два. Дорожил собственным добром, не допускал убытков. Одолжит гнилой картошки — не отдают. Страдальчески встанет под вдовьим окном на четвереньки и целый вечер клянчит:

— Отработай, голубушка! Не отработаешь — хату сожгу!

День и ночь напрягался, чтобы не разориться. Душа рвалась расширить границы своих земельных десятин.

Приловчился капканы возле копен ставить. Поставит замаскированную ловушку, сам садится за копнами, караулит, выглядывает — скоро ли голодный сосед попадет в нее ногой. Хорошо знал: где нога, там и рука.