Рональд Рейган - Жизнь по-американски

А то, что целые районы земного шара объявляются сферой американских жизненных интересов? И не просто объявляются, а становятся объектом военного присутствия США. И это происходит в том числе у самого нашего порога. Опять-таки мы со своей стороны ничего подобного не делаем. Какие из этого выводы должны мы делать относительно намерений США? Полагаю, они напрашиваются сами собой. Такая линия есть не что иное, как гипертрофированное представление о своих интересах, когда полностью игнорируются законные интересы других, как стремление получить, мягко выражаясь, привилегированные позиции за счет другой стороны. Не совмещается это с целями достижения стабильности. Напротив, такая линия в политике объективно ведет к созданию и поддержанию напряженности.

Или взять стратегические вооружения. И здесь не может быть никаких претензий к Советскому Союзу. То, что между СССР и США, а в широком смысле между странами Варшавского Договора и НАТО, есть примерный паритет, не станет оспаривать ни один знающий положение дел специалист. Отражением этого явился Договор ОСВ-2. Да, это был не конец пути. И мы так не считали. Но его достоинство, помимо прочего, в том, что в нем было, я бы сказал, с математической точностью зафиксировано сложившееся стратегическое равновесие.

Напомню лишь, что именно мы предлагали сократить их до минимума со стороны СССР и НАТО. В ответ вблизи наших границ появляются "Першинги" и крылатые ракеты. Как бы Вы, господин Президент, отнеслись, случись подобное применительно к США? Думаю, Ваша оценка намерений другой стороны в этом случае была бы однозначной — как в отношении ее подхода к переговорам, так и в том, что касается ее намерений по существу.

Но даже в этих условиях мы проявили и проявляем максимум выдержки. Наша вынужденная ответная реакция по своему объему и характеру не выходит за рамки нейтрализации создаваемой нам и нашим союзникам угрозы".

Далее Черненко писал, что, возможно, наши страны могли бы расширить сотрудничество в некоторых областях, но значительный прогресс в ограничении вооружений невозможен, пока НАТО продолжает размещение новых ракет и Соединенные Штаты проводят работы над стратегической оборонной инициативой. Он также заявил, что Соединенные Штаты не должны поднимать вопрос о правах человека в Советском Союзе.

"Вынужден заметить, — писал он далее, — что привнесение в межгосударственные отношения вопросов, касающихся сугубо внутренних дел нашей или вашей страны, не отвечает задаче выправления этих отношений, если такова наша цель. Хотелось бы, чтобы вопросы такого рода не отягощали и нашу с Вами переписку".

Прочитав письмо Черненко, я записал в дневнике: "Некоторое время они будут холодны и упрямы. Но мы не должны выступать в роли просителей. Мы попытаемся договориться по некоторым менее важным вопросам".

Через несколько недель мы получили еще более ясный сигнал от русских, что они не торопятся улучшать отношения. Они объявили, что вместе с другими членами советского блока будут бойкотировать летние Олимпийские игры в Лос-Анджелесе, — это был ответ на запрет Джимми Картера нашей команде участвовать в играх 1980 года в Москве после советского вторжения в Афганистан.

Весной и летом 1984 года на встречах с Добрыниным и другими советскими представителями Джордж Шульц изо всех сил старался возобновить американо-советский диалог, но без особого успеха. Как я отметил в дневнике той весной, "фактически они устроили нам обструкцию".

Тем временем Тип О’Нил заявил в конгрессе, что он взял на себя моральное обязательство приостановить дальнейшую разработку ракеты "МХ", что, как я понимал, затрудняло мою задачу убедить Советы в том, что мы — единая страна, приверженная политике мира через силу.

Снова комитет 535-й [38] Имеется в виду конгресс США, состоящий из 535 членов — 435 конгрессменов и 100 сенаторов. пытался подправить внешнеполитический курс страны.

В то же время оппозиция нашей новой стратегической политике по отношению к русским продолжала действовать в Европе в виде небольших, но хорошо организованных и широко рекламируемых антиядерных групп. Почувствовав давление, некоторые европейские лидеры начали выражать сомнения в правильности решения НАТО, принятого в 1979 году, разместить новые вооружения.

Что бы я подумал, спрашивал я себя, если, будучи советским лидером, увидел подобный разброд среди руководителей Соединенных Штатов и западного альянса? Я бы попытался использовать его — что они и делают. Видя раскол в наших рядах, Советы усилили пропагандистское наступление, пытаясь достичь своих политических целей, публично обвиняя нас в том, что мы ведем мир к пропасти ядерной войны, — хотя именно они покинули переговоры в Женеве.

Я попросил Джорджа Шульца, ни в коем случае не отступая от наших основных позиций, продолжать зондировать возможность встречи в верхах. В июне, получив новое письмо от Черненко, которое во многом повторяло его предыдущее послание, я записал в дневнике: "У меня твердое убеждение, что мы должны продолжать начатое. Я получил его ответ на мое письмо, и он подтверждает мою мысль о том, что Советы замышляют планы против нас и желают нам зла. Но в то же время они опасаются нас и считаются с нашей угрозой".

Приближались выборы 1984 года. Некоторые из наших экспертов по Советскому Союзу говорили мне, что нечего ожидать какого-либо движения со стороны русских, пока выборы не пройдут. Наши специалисты по разведке считали, что Черненко и другие советские лидеры решили не отвечать положительно на наши предложения о встрече в верхах, потому что считают, что их согласие помогло бы моему переизбранию. У меня нет возможности убедиться в правдивости этой информации, но я не удивлюсь, если это так и было.

В последующие несколько месяцев мы поняли, что Черненко не был единоличным руководителем коммунистической партии и политбюро, как Брежнев и даже как Андропов, а делил власть с высшими советскими лидерами.

Нам говорили, что, как и Андропов, Черненко был болен и вряд ли мог долго прожить. Появляясь на публике, он редко когда говорил без шпаргалки. Еще один старый приверженец твердой линии сталинской эпохи, Андрей Громыко, своими действиями навлек критику советской внешней политики, и именно по его рекомендации Советы бойкотировали Олимпиаду.

В середине лета русские сообщили Джорджу Шульцу, что хотели бы вернуться к столу переговоров по вооружениям, но для обсуждения только одного пункта, который они называли "милитаризацией космоса", — намек на наши исследования в области стратегической оборонной инициативы.

Советы требовали, чтобы мы прекратили работы по СОИ как раз в тот момент, когда от наших ученых мы начали получать информацию о том, что она может оказаться действенной.