Рональд Рейган - Жизнь по-американски

До этого момента я, независимо от моды, носил узкие галстуки и рубашки с небольшим воротничком. Теперь же мне предложили сменить все воротники на более широкие, да еще и с горизонтальными полосками на них, а галстук завязывать особым образом. И все это для того, как мне объяснили, чтобы сократить расстояние между лацканами пиджака и зрительно уменьшить плечи.

Должен признать, что дело свое здесь знали. По сей день я ношу рубашки, фасон которых специально для меня разработан модельерами студии и личным портным Джимми Кэгни.

Следующий кадр: реклама.

Первым пунктом на повестке дня стоял выбор для меня подходящего имени. Вокруг меня собралась целая команда в составе Макса Арноу и нескольких пресс-агентов, не спускавших с меня цепких взоров. Я же чувствовал себя бессловесным манекеном, выставленным в витрине магазина. Мозговой трест бился над одной проблемой: какое имя мне больше всего подходит?

Не обращая на меня ни малейшего внимания, они тасовали имена, предлагая то одно, то другое, затем отметали все предложенное ранее и принимались придумывать заново. Результат был нулевым.

В конце концов я не выдержал. Я решил вмешаться. Взоры, внезапно остановившиеся на мне, выражали чуть ли не ужас, словно я совершил нечто немыслимое. Говорящий манекен? Это невозможно.

Я попросил разрешения напомнить, что мое имя — имя спортивного комментатора радио — хорошо известно довольно большому числу людей, которые, несомненно, узнают меня и на сцене.

— Датч Рейган? — переспросил один из присутствующих. — Поставить в титрах "Датч Рейган" — это абсурд.

Мое имя мне не нравилось, поэтому и в школе, и во время работы на радио я с большим удовольствием пользовался прозвищем, данным мне отцом. Но тут я рассчитал правильно: лучше использовать настоящее имя, чем придуманное кем-то из пресс-агентов, а потому рискнул предложить:

— А как насчет Рональда? Рональд Рейган?

Они переглянулись и принялись вслух обкатывать это имя, словно мячик, перебрасывая его друг другу:

— Рейган. Рональд Рейган…

— А что, это неплохо! — заметил вдруг кто-то.

Минут через десять можно было подумать, что это они нарекли меня Рональдом, настолько единодушно одобрили все предложенный мной вариант.

Вот так было решено оставить меня Рональдом Рейганом.

Сказка стала явью.

В понедельник утром, в начале июня 1937 года, я припарковал свой автомобиль на студийной стоянке в Бурбанке, готовый приступить к работе. Ощущая холодящую пустоту и посасывание в желудке, я спрашивал себя, что я здесь делаю. Опять я чувствовал себя новичком в незнакомой школе. Я, обычный двадцатишестилетний радиокомментатор из Айовы, вдруг оказался рядом с такими звездами, как Эррол Флинн, Пэт О’Брайен и Оливия де Хэвиленд. Но они были профессиональными актерами, я же последний раз выходил на сцену пять лет назад в колледже, в любительском спектакле. Конечно, теперь меня нельзя уже было назвать сельским простачком, и все же восточнее Чикаго, севернее Миннеаполиса и южнее Озаркса я еще не выбирался.

Когда меня представили Эдварду Эверетту Хортону, он мягко произнес:

— Рад познакомиться с вами, Рейган. Нам нужны новые лица. Надеюсь, вы здесь приживетесь.

Так и произошло.

Я знал, что в контракте есть пункт, предусматривающий мое увольнение через шесть месяцев, если студия во мне разочаруется. Так что "долгосрочный контракт" был подписан скорее для рекламы.

В студии в первый же день мне показали пробы, по результатам которых Уорнеры и предложили мне работу. Во время просмотра мне хотелось забиться куда-нибудь поглубже под стул — так это было ужасно. Я возненавидел себя. После просмотра я решил, что, если сразу же позаботиться о билетах на поезд, идущий в Де-Мойн, можно как раз успеть к Рождеству.

Я оказался в том же положении, что и другие актеры, работающие по контракту. Руководству студии нравилось, когда актер чувствовал себя несколько неуверенно и не знал точно, как долго он пробудет на студии. Джордж Уорд попытался меня успокоить, объяснив, что студии обычно требуется более полугода, чтобы оценить нового актера, но это было слабым утешением. В тот вечер он пригласил меня к себе поужинать, после чего мы отправились на стадион "Гилмор", где проходили автогонки малолитражных автомобилей. Взглянув на ложу прессы, я увидел там группу репортеров и радиокомментаторов — веселых, уверенных в себе. Впервые я почувствовал некое сожаление, что не вхожу больше в их команду, впервые ощутил себя рядовым зрителем и задумался над тем, сколько должно пройти времени, прежде чем я вернусь к знакомому занятию.

В те годы голливудские студии производили два вида кинокартин: фильмы категории "А", дорогостоящие, с известнейшими актерами в главных ролях, которые должны были привлечь — и привлекали — в кинотеатры все больше и больше публики; и дешевые кинокартины категории "Б", в которых, как правило, снимались новички или менее известные характерные актеры. Как и других новобранцев, "Уорнер бразерс" определила меня в группу актеров категории "Б".

Фильмы этой категории помимо чисто материальных соображений играли еще одну немаловажную роль: для студии они были своего рода научно-исследовательскими отделами, подобно тем, что существуют в промышленности. Заключив контракт с новым актером или актрисой, их бросали в съемочную группу фильмов категории "Б", чтобы проверить, как они будут приняты зрителем. Если, судя по почте поклонников, которая приходила на студию, и реакции зрителей на этих актеров во время предварительных просмотров, им удавалось поладить с аудиторией, они получали более значительные роли и даже могли перейти в категорию "А" на второстепенные роли; дальнейшая проверка показала бы, годятся ли они на роль кинозвезды.

Конечно же, это произошло непреднамеренно, но моей первой ролью на "Уорнер бразерс" оказалась роль радиокомментатора в фильме "Правдивая история". Позднее фильм получил другое название "Любовь витает в воздухе" — типичный продукт категории "Б", поспешно слепленный и тут же забытый.

Моя работа над ролью свелась к одному дню занятий с педагогом по диалогам. И тем не менее она все же оказалась на целый день длиннее, чем подготовка к должности радиокомментатора в Давенпорте. Педагог прошелся вместе со мной по сценарию и заявил, что завтра можно приступать к съемкам.

На следующий день, проснувшись рано утром, я жалел об одном: что не могу немедленно исчезнуть из этого города. Какое было бы счастье вскочить в автомобиль и мчать без остановок до Айовы!

Ничего подобного я прежде не испытывал. Я выступал на сцене, участвовал в стипл-чейзе [20] Бег с препятствиями. , прыгал с вышки в воду, но ни одно из этих занятий не вызывало во мне такого страха, такой дрожи, какие я испытал, ступив в то утро на съемочную площадку № 8 студии "Уорнер бразерс".