Рональд Рейган - Жизнь по-американски

— Не бойся, малыш, — успокаивал меня кто-то из бывалых актеров, занятых со мной в одной сцене. — Плюй на все — и все пойдет как по маслу.

Мне быстро подправили грим, и я занял свое место на площадке. Зажглись прожектора, и режиссер Ник Гринд скомандовал: "Камера… Начали!"

Внезапно я заметил, что дрожь прошла. Мой партнер оказался прав: едва услышав команду режиссера, я забыл о камере, прожекторах, съемочной группе и сосредоточился на одном: так произнести свои слова, чтобы мною мог гордиться сам Дж. Б. Фрейзер, окажись он рядом.

Через пару минут режиссер скомандовал закончить съемку. К моему удивлению, первый дубль ему понравился. Он начал подготовку к съемке второй сцены, а я присел на один из тех плетеных стульев, которые есть на каждой съемочной площадке (хотя моего имени на нем еще не было), и робко подумал: "А что, может, я тут и освоюсь?"

Фильм "Любовь витает в воздухе" мы сняли за три недели, однако прошло месяца четыре, прежде чем он вышел на экран. Все это время меня не оставляло беспокойство: продлит ли руководство студии мой контракт? Однако я постоянно был занят. Через несколько дней я получил роль кавалериста (еще одно совпадение!) в фильме, основанном на подлинной истории. Речь в нем шла о чудесном коне по прозвищу Сержант Мэрфи, который выиграл главный приз на Британских общенациональных скачках с препятствиями. Газета, Де-Мойн реджистер" попросила меня сделать для них серию репортажей о Голливуде. После съемок "Сержанта Мэрфи" я написал: "Не имеет значения, что будут говорить обо мне в будущем, но теперь я с полным основанием могу заявить, что был актером. Если бы я снялся в одном фильме, это можно было бы назвать счастливой случайностью. Но я снялся в двух, а это значит, что я стал актером, — пусть пока что только номинально".

Через четыре месяца на экраны вышел фильм "Любовь витает в воздухе", и я носился по городу в поисках откликов на свою первую роль. По большей части они были доброжелательны. "Голливуд репортер", одна из наиболее влиятельных в этой сфере газет, написала следующее: "Любовь витает в воздухе" представляет нам нового актера, Рональда Рейгана, — естественного, достаточно способного, судя по первой роли, как это довольно часто бывает в Голливуде".

Через несколько дней мой контракт был продлен еще на шесть месяцев, а я получил прибавку к жалованью.

Я позвонил Нел и Джеку и попросил их приехать в Калифорнию. Через несколько недель они уже были в пути. А я по-своему тоже в тот момент лицом к лицу столкнулся с теми же проблемами, что и в первый год учебы в "Юрике", когда тренер Мак Маккинзи перевел меня на пятую линию. Я попал в команду. Теперь передо мной встала цель — вырваться в первый состав.

За первые полтора года на студии "Уорнер бразерс" я снялся в тринадцати фильмах. Получалось так, что я практически каждый месяц был занят на съемках. Работать приходилось с восьми утра до семи часов вечера.

В перерывах между съемками я ездил верхом в Гриффит-парке, занимался серфингом на Тихоокеанском побережье либо выполнял требования студийного рекламного механизма. Наши пресс-агенты всё старались подобрать мне в пару одну из моих партнерш по фильму или просто хорошенькую начинающую киноактрису. Что же, в этом была своя выгода, а потому я не особенно противился их усилиям. Куда бы я ни направлялся, за мной следовал студийный фотограф, чтобы собрать материал для популярных журналов. Как результат подобного образа жизни, я возненавидел формальные, расписанные по минутам встречи с участием деятелей кино и фоторепортеров.

После того как мы смонтировали фильм "Любовь витает в воздухе", один из кинооператоров сказал мне: "Похоже, малыш, тебе не следует носить грим. Видишь ли, бывает, что цвет лица актера не позволяет удачно загримировать его, видно, и ты из их числа. Я хочу сказать, что грим на тебе заметен".

Чуть позже, сообщив мне, что я должен буду подыграть в кинопробах молодому актеру, тот же оператор предложил мне попробовать сняться без грима. Тем более что многие без грима выглядят на экране даже лучше, добавил он.

Оператор оказался прав, и пробы это доказали. Больше я гримом не пользовался.

Я уже говорил, что терпеть не мог носить очки, и, приехав в Голливуд, с энтузиазмом согласился на роль подопытного кролика едва ли не для первой пары глазных контактных линз, которые тогда только появились. Линзы были крупные, жесткие, подогнанные под ваши глаза не лучше, чем пара футбольных шлемов, — не слишком большое удовольствие для того, кто их носит. Определенная часть линзы заполнялась специальным солевым раствором. По истечении каждых двух часов этот раствор приобретал сероватый оттенок, и, если вовремя его не сменить, можно было внезапно полностью ослепнуть. Пользоваться этими линзами было неудобно, и все же тщеславие взяло верх. Правда, на съемках я почти не мог их носить, поскольку глаза из-за них казались слегка выпученными. А потому я надевал их только в том случае, если не попадал в кадр или чувствовал, что в данной сцене для меня важнее хорошее зрение, чем приятная внешность.

Некоторые фильмы, в которых я снимался, мне нравились, но в большинстве своем они, конечно, были слабыми. Как говорится, для студии важнее было сделать фильм к четвергу, чем дорабатывать его качество.

До тех пор пока я не получил роль Джорджа Гиппа в фильме "Кнут Рокне — победитель", я был своего рода Эрролом Флинном в фильмах категории "Б". Обычно я играл вездесущих газетчиков, раскрывающих больше преступлений, чем все полицейские бюро, вместе взятые. Едва ли не в каждом фильме я громко кричал в телефонную трубку одну и ту же фразу: "Срочно соедините меня с отделом новостей! У меня есть для них фактик, о котором завтра будет вопить весь город!"

Если студия вдруг решалась занять вас в фильмах высшей категории, появлялась надежда, что за этим последует серия рецензий в газетах и журналах, горы писем от поклонников, восторг и овации зрителей на предварительных просмотрах, и в конце концов вам удастся вырваться из категории "Б". Но, как правило, за надеждой следовало разочарование. Казалось бы, сделана серьезная работа, отданы фильму все силы и душа — и вновь я оказываюсь в низшей категории, слегка ошарашенный таким поворотом. Оставалось только горько сетовать на судьбу и предвзятость решений руководства студии.

Когда я впервые приехал в Голливуд, актеры только что выиграли упорную, длившуюся пять лет борьбу с хозяевами студий за создание своего профессионального союза — Гильдии киноактеров. Это объединение киноактеров должно было стать единственным их представителем, заключающим контракты и ведущим переговоры со студиями. Как и всем актерам, работающим по контракту, мне пришлось вступить в этот союз, чему, признаться, я не очень-то обрадовался. Обязательное членство в каком бы то ни было объединении независимо от желания казалось мне посягательством на мои права. К тому же в то время я не совсем понимал, зачем нужен этот союз. Отношение мое к Гильдии киноактеров переменилось после того, как я поговорил с более опытными актерами, работающими на студии "Уорнер бразерс", и узнал, что до создания этого союза студии их безжалостно эксплуатировали. Конечно, у голливудских звезд проблем было меньше, поскольку они сами обговаривали для себя выгодные контракты и хорошие условия для работы, но с другими дело обстояло иначе. Многих актеров, поддержавших идею создания союза, руководители студий внесли в черные списки и отстранили от участия в съемках.