Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Чтобы выяснить, что же происходило на самом деле, я решил лично посетить семьи, живущие в негритянских кварталах городов штата, а также крупные мексикано-американские колонии в восточном Лос-Анджелесе. Свое посещение я держал в секрете от репортеров, о них вообще никто не знал: я исчезал на несколько часов, приходил в частные дома инкогнито и, разговаривая с жителями, узнавал, что они думают. Иногда люди приглашали соседей или родственников, а некоторые встречи так разрастались, что нам приходилось продолжать их в помещении школы или у соседнего магазина.

Одной из первых была жалоба на то, что негров ущемляют при приеме на работу в учреждения штата. Я проверил, и действительно подтвердилось, что государственные учреждения нанимали негров лишь в качестве уборщиков, сторожей и подобного обслуживающего персонала; это происходило в основном из-за необъективной оценки тестов, предъявляемых при зачислении на гражданскую службу.

У некоторой части негритянского населения просто не было возможности получить равноценное с другими гражданами Калифорнии образование. Они обладали такими же способностями, как и другие, но для того, чтобы усложнить для них конкуренцию с белыми при получении более высокой должности, тесты для них искажались, навсегда оставляя их, таким образом, на низших ступеньках служебной лестницы. Тогда, чтобы обеспечить в будущем равные начальные возможности для каждого, мы изменили тестирование и процедуру оценки требований, предъявляемых к работе.

Между прочим, эти посещения помогли мне по-новому, как бы изнутри, взглянуть на нашу бюрократию. Один негр рассказал мне, как он пытался помочь молодым людям из состоятельных семей его общины найти работу. Их было человек шесть, и они вместе пошли в бюро по найму, чтобы подать заявление.

Когда те вышли, он спросил их, как все происходило, и узнал, что двое или трое не ответили на несколько вопросов в анкете; тогда он вместе с ними вернулся в бюро, чтобы дописать недостающее. Но служащие сказали, что не могут найти их анкет.

Поскольку ребята вышли всего несколько минут назад, он совершенно интуитивно подошел к мусорной корзине и обнаружил, что их заявления просто выбросили. Вернувшись в Сакраменто, я сделал так, чтобы подобное со стороны чиновников больше не повторялось.

Во время одной из бесед в восточном Лос-Анджелесе несколько матерей сказали мне, что их дети не успевают в школе отчасти из-за того, что учителя игнорируют тот факт, что их родным языком является испанский.

Одна женщина рассказала мне, что учитель перевел ее сына в специальный класс для умственно отсталых детей, так как у него были трудности с успеваемостью; к счастью, другой учитель понял, что единственной причиной были трудности с английским; мальчик был переведен обратно в класс и в конце концов окончил школу с отличием.

Но от этой же женщины я узнал, что другим детям повезло меньше, чем ее сыну. Тогда я предложил группе матерей добровольно по очереди посещать занятия в классах, где учатся их дети, и последить, нет ли у них языковых трудностей. Они переглянулись и сказали, что с удовольствием сделали бы это, но не могут, так как только лицам с учительским дипломом разрешается присутствовать на занятиях.

То, что родители не могут помогать школе, я счел просто нелепостью, и подобное правило было изменено. Позже Калифорния стала первым штатом Америки, чья программа в области образования включала помощь родителей школе на ранней стадии обучения.

Несмотря на то что, благодаря нашим усилиям "ужимать, урезать и приспосабливать", расходы штата значительно сократились, у нас оставалось всего полгода, чтобы закрыть дефицит до начала нового бюджетного года, и я понимал, что скоро нам предстоит окунуться в финансовую неразбериху, оставленную администрацией Брауна.

Мы наняли группу независимых ревизоров, которые документально отразили плачевное состояние финансовых дел, и затем я выступил по телевидению, заявив, что у меня нет другого выбора, кроме как обратиться с просьбой о повышении налогов.

Очень нелегко было произнести такую речь: ведь во время предвыборной кампании я обещал резко ограничить налоги, а теперь просил об их увеличении. Но, подавив эмоции, я сказал, что при первой же возможности мы гарантируем вернуть людям часть их денег.

В течение следующих восьми лет мы проделывали это четыре раза, но не хочу забегать вперед.

Как-то один корреспондент написал статью о моем первом годе в Сакраменто, она была озаглавлена "Политическое образование Рональда Рейгана". Полагаю, описание моего вживания в политическую жизнь недалеко ушло от истины, хотя автор мог бы добавить, что это было своего рода "образованием" и для Нэнси.

Первое время почти все шло не так, как я намечал: мы продолжали обнаруживать проблемы, о которых мне ранее никто не говорил; среди студентов шли бесконечные волнения; сторонники Демократической партии в парламенте постоянно выступали против моих предложений; умеренные и консерваторы моей собственной партии не могли договориться между собой; и я по неопытности делал массу ошибок.

Как я заметил в одной из своих речей: "У нас в Калифорнии обучение происходит во время работы: когда я приехал в Сакраменто, то чувствовал себя как египетский солдат, управляющий танком и одновременно читающий русскую инструкцию…"

Да, я начинал понимать, что одно дело — говорить о сокращении аппарата и совсем другое — воплощать это в жизнь, когда приходится сражаться с враждебно настроенным парламентом, стремящимся как раз к обратному.

В Голливуде мы с Нэнси привыкли быть под обстрелом критики и читать в газетах о себе всякие небылицы. Но наш голливудский опыт бледнеет в сравнении с тем, с чем нам пришлось столкнуться в Сакраменто.

Уже спустя какое-то время, возвращаясь домой, я точно знал, где находится Нэнси, — в ванной.

Еще с порога я чувствовал запах ароматической соли и слышал ее голос, эхом докатывавшийся вниз.

У нее был свой способ переживать нападки в мой адрес: она залезала в горячую ванну и вела воображаемую беседу с очередным обидчиком — ей просто надо было выговориться.

Жаль, что мне не удавалось так же просто давать выход своим эмоциям по поводу нападок в ее адрес. В определенном смысле мы с Нэнси являемся как бы одним существом: когда возникает проблема у одного из нас, она автоматически становится и проблемой другого; если нападают на одного — это значит, нападают на нас двоих. Когда страдает один, другой тоже страдает.

С годами я все чаще чувствую себя виноватым в том, что многое из предназначавшегося мне было направлено на нее. Когда кто-то говорил о Нэнси ложь или гадости и я расстраивался, то меня обычно успокаивали словами: "Ну, это просто политика".