Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Не могу сказать точно, где коренилось это ощущение нашего постепенного отступления: возможно, оно было связано с вьетнамской войной, энергетическим кризисом, инфляцией и другими проблемами, вставшими перед страной во время администрации Картера, а может, оно было вызвано чувством разочарования в связи с провалом политики его администрации в Иране. Так или иначе, но я считал бессмысленным, неверным и опасным для Америки отказываться от роли сверхдержавы и лидера свободного мира.

Можно предположить, что Советы расценили наши колебания, нежелание действовать и ослабевшее чувство национального самосознания как слабость и попытались в полной мере воспользоваться этим, наращивая свои усилия по распространению коммунистической идеологии. Учитывая поразительные события, происшедшие в Восточной Европе с тех пор, довольно нетрудно понять, как обстояли дела в мире весной 1981 года — более чем когда-либо Советы были охвачены идеей претворить в жизнь ленинскую цель: сделать мир коммунистическим. Руководствуясь так называемой брежневской доктриной, они претендовали на право оказывать поддержку "национально-освободительным войнам" и путем интервенции подавлять любое сопротивление коммунистическим правительствам в любой точке земного шара.

Ежедневно мы видели практическое воплощение доктрины Брежнева. В Сальвадоре, Анголе, Эфиопии, Камбодже — повсюду, где Советы и их приспешники, такие, как Куба, Никарагуа, Ливия и Сирия, всячески стремились подорвать и разрушить некоммунистические правительства, проводя насильственные кампании подрывной деятельности и терроризма. В Афганистане танками и ракетами они пытались жестоко подавить восстание против коммунистического правления; в Польше угрожающими намеками на вторжение отвечали на любые попытки начинающегося демократического движения — именно так они сокрушили бесстрашных борцов за свободу и демократию в Венгрии и Чехословакии.

Я считал, что со всей полнотой мы должны дать понять русским — и это будет началом моей внешней политики, — что мы больше не собираемся стоять в стороне и смотреть, как они вооружаются, оказывают финансовую помощь террористам и ведут подрывную деятельность против демократических правительств. Основой нашей политики должна стать сила и реализм. Я хотел добиться мира посредством силы, а не листка бумаги.

В своих речах и на пресс-конференциях я с намеренным откровением говорил все, что думаю о русских, чтобы они знали, что в Вашингтоне появились новые люди, которые имеют вполне реальную точку зрения на их устремления и собираются покончить с этим. На первой пресс-конференции мне задали вопрос, можем ли мы доверять Советскому Союзу, и я сказал, что ответ на этот вопрос можно найти в том, что пишут советские лидеры: ложь и обман моральны во имя достижения коммунизма — такова всегда была их философия. Я ответил, что им нельзя доверять. (Позднее большинство журналистов неправильно поняли мой ответ, утверждая, что я назвал советских лидеров лгунами и обманщиками, не указав при этом, что я лишь процитировал то, что сказали сами русские.)

Я хотел дать им понять, что, продолжая политику экспансионизма, они продолжают гонку вооружений и тем самым держат мир на грани катастрофы. Они должны знать, что нас уже не ввести в заблуждение словами о том, что они изменились; мы хотим действий, а не слов. Им нужно понимать, что мы будем тратить столько средств, сколько необходимо, чтобы быть впереди в гонке вооружений. Мы никогда не согласимся на второе место.

Успешное развитие капитализма дало нам мощное оружие в борьбе с коммунизмом — деньги. Русские никогда не смогли бы выиграть гонку вооружений, мы могли опережать их в расходах до бесконечности. Более того, стимулы, органически присущие и заложенные в самой капиталистической системе, создали промышленную базу, которая обеспечивает постоянное техническое превосходство.

Советский Союз должен понять, что теперь Соединенные Штаты строят свои отношения с ним с новых позиций — позиций реализма, более того, мы понимаем, что взаимная ядерная нейтрализация бесполезна и опасна для всех, и у нас нет по отношению к нему территориальных притязаний. Если Советы ведут себя правильно, то им нечего опасаться нас. Мы хотим уменьшить напряженность, которая привела нас на грань ядерного противостояния.

Было просто нелепо, чтобы две крупнейшие нации продолжали наращивать и совершенствовать наступательные вооружения, способные уничтожить мир. Деньги, которые мы тратили на вооружение, могли найти лучшее применение. Я думал о том, что в Кремле должны быть люди, которые понимают, что мы, как два ковбоя с направленными друг на друга пистолетами, представляем смертельную опасность как для коммунистического, так и для свободного мира. Эти люди должны понять, что, вооружаясь до зубов, они еще больше осложняют серьезные экономические проблемы, стоящие перед Советским Союзом, которые являются самым ярким свидетельством провала коммунистической доктрины.

Откровенно говоря, я сомневался, смогу ли найти таких людей.

Вскоре после моего возвращения в Белый дом советский посол в Вашингтоне Анатолий Добрынин несколько раз сдержанно дал понять госсекретарю Александру Хейгу, что русские заинтересованы в возобновлении переговоров между Востоком и Западом о контроле над ядерными вооружениями. Но он сказал, что советские лидеры недовольны моими резкими высказываниями в их адрес. Я попросил Хейга информировать Добрынина о том, что мои слова следует понимать следующим образом: новое руководство в Белом доме относится к русским с позиций реализма, и пока они ведут себя правильно, могут ожидать того же и с нашей стороны.

У меня не было большой веры ни коммунистам, ни их слову. И все-таки продолжать взаимное ядерное противостояние до бесконечности было опасно, поэтому я решил, что если русские не делают первый шаг, то его должен сделать я.

Сидя в солярии Белого дома под весенним солнцем и ожидая разрешения докторов возобновить полный рабочий день, я думал о том, как начать этот процесс сближения. По-видимому, то обстоятельство, что однажды я был так близок к смерти, заставляло меня сделать все возможное в отпущенные мне Богом годы для уменьшения угрозы ядерной войны. Может быть, поэтому смерть пощадила меня.

После раздумий я решил написать личное письмо Брежневу. Когда я был губернатором, то виделся с ним на Сан-Клементе, куда он приезжал для встречи с президентом Никсоном. Я хотел попытаться убедить его, что Америка не является нацией "империалистов" и не имеет захватнических планов, хотя советская пропаганда писала обратное. Он должен знать, что у нас реалистическая точка зрения на советские устремления; кроме того, я хотел сообщить, что мы заинтересованы в уменьшении угрозы ядерного уничтожения.