Лоуренс Сутин - Филип К. Дик. Жизнь и Всевышние вторжения

С меня было довольно, и я все больше и больше отдалялась от всего этого. Я бросила школу… я не могла сидеть в классе. Внезапно ты чувствуешь, что умрешь, или сойдешь с ума, или тебя охватывало нечто вроде беспричинного страха. Ты просто чувствуешь, что должна уйти оттуда. Классы были такими большими, я не чувствовала, что существую, – я как будто бы таяла. Я помню, как сфотографировала сама себя, чтобы убедиться, что я была там.

Нэнси ненадолго была госпитализирована перед возвращением в Штаты и переездом вместе с Марен в ее дом в Сан-Рафеле. (Следует подчеркнуть, что сейчас Нэнси – женщина, сделавшая успешную карьеру и любящая мать. Она больше не страдает от тех проблем, которые мешали ей до и в ходе отношений с Филом.)

Когда Нэнси впервые встретилась с Филом в начале 1964 года, у нее сложилось впечатление, что «он и вправду был печальным человеком. Его голова была низко опущена, как будто он чувствовал себя очень подавленным. Но он выглядел величественно со своей поседевшей бородой. Я подумала, что он выглядит как писатель». Позже, в этом же году, их знакомство с Филом возобновилось именно в доме Марен. И Фил был намного более оживленным, когда начал ухаживать за ней. В рождественские дни Фил и Джек Ньюком пригласили Марен, Анн и Нэнси на обед. Нэнси вспоминает:

На этот раз Фил был очень гиперактивен – я думаю, он принял много амфетаминов. Меня поразило в нем то, что он очень много знал о психологии. Я чувствовала отчуждение. Казалось, что он это понимал, – у него тоже были все эти фобии. У нас было много общего, и мы не могли не стать друзьями. Я начала часто бывать там.

В рождественском письме 1964 года к Кэрол Карр Фил восторженно пишет:

У нее невероятно красивое тело. Я думаю, она, должно быть, кельтского происхождения, что-то вроде чуда из времен гибких, высоких охотников, возродившихся в нашем мире; в ней пять футов и восемь дюймов, и она стоит на своих крепких стройных ногах, всегда немного пригнувшись, как будто собирается броситься в погоню или в жестокую битву, куда-нибудь туда, наружу, где дикий и неизвестный мир; она пойдет куда угодно; в ней нет страха ни перед чем, даже перед смертью, даже перед полной изоляцией и болью; она грандиозна.

Первые месяцы их совместной жизни были наполнены весельем. Это относилось не только к ним двоим, но и к новой семье, которая включала в себя родственников Нэнси – сестру Анн, брата Майка и мачеху Марен. Рассказ Фила Кэрен в феврале 1965 года об их делах в последние дни был головокружительно радостным:

Завтрашним вечером приезжает сестра Нэнси, Анн, чтобы побыть у нас. Вау! Это правда! (Здесь, в Восточном «Гаквилле» весь год – забавы и игры.) Как-то вечером Нэнси и ее сестра […] обмотали меня розовой туалетной бумагой и обмазали меня «Райзом» [кремом для бритья]. Затем Нэнси забралась на дерево перед домом и застряла там. Потом она […] свалилась в грязную лужу. У нас с Анн был бой на подушках, и я победил. […] Каждый вспоминает странные вещи. Но было забавно.

В марте 1965 года Нэнси переехала в коттедж, который Фил украсил для нее и даже купил ей краски (Нэнси посещала Оклендский художественный колледж), а книжные шкафы он изготовил сам. Той весной во время визита к Анн и девочкам он гордо описал себя бывшей жене, назвав «принцем-консортом Нэнси», и Анн показалось, что тот Фил, которого она знала, «распустился в бездумного девятнадцатилетнего юнца».

Начало возрождаться и писательство. Фил переписывал The Unteleported Man из повести в роман, и материал, который он добавлял туда, был подчеркнуто связан с болезненным «трипом» под ЛСД. (Об истории фрагментов текста и публикации в 1967 году сокращенной версии – без материалов, связанных с «глюками», смотрите «Хронологический обзор».) Но Фил не нуждался в «кислоте», чтобы писать как Фил. Как отмечает Нэнси:

У него были столь же странные опыты и без приема ЛСД. Он всегда боялся Судного дня. Я же во все это не верила. Но он бывал столь устрашен и говорил о том, как это будет ужасно, что я ничего не могла поделать, чтобы успокоить его.

Но поскольку до Судного дня было еще далеко, Фил и Нэнси наслаждались тем, что называется домашними радостями. Спросите Нэнси, был ли Фил религиозным, и она ответит: «Нет, только забавным. Религиозным он был только тогда, когда боялся». Он звал ее «Уютной», а она называла его «Пушистым». Они были помешаны друг на друге. Нэнси говорит: «Мы говорили о психологии, о том, как мы видим вещи и что нам хочется делать. Мы много шутили и валяли дурака. Это были не такие уж романтические отношения… Он был для меня не то что кем-то вроде отца, но он был моей семьей и сильной опорой… Я во многом зависела от него, и он зависел от меня тоже, но это было по-разному».

Они редко выходили из дому. К Филу начала возвращаться в полной силе агорафобия. После нескольких месяцев беготни с толпой фантастов в районе Залива Фил вернулся к стабильным отношениям – миссия была завершена – и чувствовал себя вполне довольным, оставаясь дома. Перевернувшись на «Фольксвагене» прошлым летом, он теперь избегал вождения. Публичное принятие пищи было для него подвигом. Он, в последний момент, передумал отмечать день рождения Нэнси вне дома и отправил Анн восвояси. Даже когда к ним домой собирались прийти гости, Фил часто пугался и все отменял. Единственное общественное положение, которое его радовало, – это идеальная лаборатория для Фила-писателя: когда собиралось несколько близких друзей для свободного обсуждения разных идей, среди которых были и откровенные глупости.

Беспокойство не мешало Филу часто совершать походы по магазинам аудиозаписей. Хотя после короткого бума продаж из-за премии «Хьюго» денег снова не хватало, он все равно тратил их на альбомы классики. Возвратившись домой, он проигрывал их очень громко и восхищенно слушал, сидя в своем кресле в окружении жестяных коробок с нюхательным табаком «Декан Свифт» [160] Марка нюхательного табака Dean Swift , названная по имени Джонатана Свифта (1667–1745), который действительно был деканом (настоятелем) собора Св. Патрика в Дублине. (он нюхал его еще во время жизни с Энн, но теперь это стало его главной страстью) и с двумя котами – Горацием Голдом и Джоном Кэмпбеллом – на коленях. В такой позе, не тревожимый Нэнси, Фил сидел молча, задумывая новые романы, иногда читал или делал заметки.

Он продолжал советоваться с «И-Цзин» почти ежедневно – чаще, если он чувствовал, что грядет какой-то кризис, а это было довольно часто. Мириам Ллойд, с которой Фил поддерживал длительную дружбу в этот период, отмечает: «Фил все равно был кризисным наркоманом – он балдел от кризиса». «И-Цзин» была ценным подспорьем в такие времена, хотя Фил больше не обращался к этой книге, чтобы выстраивать сюжет. В 1965 году Фил написал эссе Schizophrenia & The Book Of Changes , в котором он утверждает, что Оракул не может предсказать будущее, к счастью, поскольку абсолютное знание лишает нас возможности действия (как не может действовать шизофреник, чей idios kosmos подавлен koinos kosmos ). Но это может раскрыть гештальт, из которого возникнет будущее. Частью личного гештальта, как намекает эссе, является та неуверенность, которую Фил чувствовал, пока жил с Нэнси, не женившись на ней: