Бенджамин Франклин - Время – деньги. Автобиография [litres]

Суббота октября 8-го. Попутный ветер держится. Всю ночь мы шли своим курсом и каждые четыре часа делали промеры, а дна все нет, и вода за весь день не изменилась. Во второй половине дня видели рыбу «ирландский лорд» и птицу, которая на лету похожа на желтую утку. Эти птицы, говорят, всегда держатся близко от берега. Другие признаки земли отсутствуют. Видели множество крупных морских свиней, а более мелкие следовали за нами целой стаей и, приближаясь к кораблю, выпрыгивали из воды. К вечеру завидели впереди судно и перед самым наступлением темноты поговорили с ним. Оно следовало из Нью-Йорка на Ямайку, отчалило от мыса Санди-Хук вчера в полдень, и они считают, что прошли 45 миль. Из этого мы заключили, что до наших мысов нам осталось покрыть не более тридцати миль, и надеемся завтра увидеть землю.

Воскресенье октября 9-го. Все утро дул попутный ветер, в полдень, когда вода заметно изменилась, мы сделали промер, и, ко всеобщему ликованию, лот достал до дна на глубине 25 сажен! После обеда один из матросов поднялся на марс, и вскоре мы услышали долгожданный возглас: «Земля! Земля!» Менее чем через час она уже была видна и с палубы – пучки травы, а на самом деле деревья. Я различил их позже остальных: глаза мои затуманили две капли, рожденные радостью. В три часа мы были в двух милях от земли и разглядели небольшой парусник, причаленный к берегу. Мы с радостью поговорили бы с ним, но нашему капитану этот участок берега был незнаком, он даже не знал, какое государство здесь находится. Мы подали сигнал бедствия, но это не помогло, злодей не соизволил к нам приблизиться. А мы не рискнули подойти к нему слишком близко и до утра простояли на рейде.

Понедельник октября 10-го. Нынче утром снова повернули к земле, и те из нас, кто бывал здесь раньше, в один голос заявили, что перед нами мыс Хенлопен. В полдень мы уже подошли совсем близко и, к великой своей радости, увидели, что от берега отделилась и пошла к нам лоцманская лодка. Лоцман привез нам на борт корзину яблок, и мне показалось, что ничего вкуснее я не едал в жизни, ведь мы всю дорогу жили на одних соленых припасах. Ветер подгонял нас до самого вечера, еще до десяти часов мы прошли сто с лишним миль вверх по Делавэру. Местность радует глаз, берега поросли лесом, лишь кое-где виднеется дом и плантация. Когда начался отлив, мы бросили якорь в двух милях не доходя Ньюкасла и там дождались утреннего прилива.

Вторник октября 11-го. Нынче утром снялись с якоря при легком ветре и прошли мимо Ньюкасла, откуда нас приветствовали и поздравляли с прибытием. Погода восхитительная. Солнце заливает наши затекшие тела роскошными лучами тепла и света. Небо, в серебряных облачках, смотрит весело, из леса веют освежающие ветерки, предвкушение столь близкой свободы после столь долгого и тягостного заточения наполняет сердца восторгом. Словом, все точно сговорилось сделать этот день самым счастливым в моей жизни. В Честере некоторые из пассажиров сошли на берег, им не терпелось снова ступить на Terra firma [5] Твердая земля (лат.). , и они решили добираться до Филадельфии посуху. Четверо нас остались на борту, мы чувствовали, что морской переход порядком подорвал наши силы, и трудности нового путешествия нас отпугнули. Часов в восемь вечера ветер улегся, мы бросили якорь в Редбанке, в шести милях от Филадельфии, и уже думали, что придется ночевать на борту; но тут к нам на корабль поднялось несколько молодых филадельфийцев, приплывших в Редбанк для развлечения на своей лодке, и предложили захватить нас в город; мы приняли их приглашение, и часов в десять, причалив в Филадельфии, поздравили друг друга с благополучным окончанием столь томительного и опасного путешествия. Благодарение богу!

Пишущие о поэтическом искусстве учат нас, что, если мы хотим написать нечто такое, что достойно быть прочитанным, нам всегда, прежде нежели начать, следует четко изложить план и замысел нашего сочинения: в противном случае нам не миновать путаницы. То же, мне кажется, можно сказать о жизни. Я никогда не составлял четкого плана моей жизни, почему она и представляется мне как беспорядочная череда разнообразных происшествий. Ныне, вступая в новую пору жизни, я намерен принять кое-какие решения и наметить кое-какой план действий, дабы впредь жить во всех смыслах как подобает разумному существу.

1. Мне необходимо соблюдать крайнюю бережливость – некоторое время, пока я не расплачусь со своими долгами.

2. Стремиться неизменно говорить правду, ни в кого не вселяя надежд, кои едва ли смогу оправдать, но быть искренним в каждом моем слове и поступке, что составляет самое привлекательное свойство разумного создания.

3. Прилежно заниматься любым делом, за какое возьмусь, не отвлекаясь от него легкомысленной погоней за быстрым обогащением, ибо вернейший путь к преуспеянию лежит через трудолюбие и терпение.

4. Я обязуюсь ни о ком не отзываться дурно, даже с целью установить истину, но искать оправданий для проступков, в которых обвиняют людей, и пользоваться всяким случаем, чтобы говорить о человеке все то доброе, что я о нем знаю.

В Филадельфию мы прибыли 11 октября, и я нашел там немало перемен. Кит уже не был губернатором, его сменил майор Гордон. Однажды я встретил его, теперь уже рядового горожанина, на улице. При виде меня он словно бы немного смутился, но прошел дальше, не сказав мне ни слова. Точно так же я смутился бы при виде мисс Рид, если бы друзья, которые после моего письма с полным основанием махнули на меня рукой, не уговорили ее выйти замуж за другого, некоего Роджера, гончара, что и произошло в мое отсутствие. Однако с ним она не нашла счастья и скоро ушла от него, отказавшись с ним жить и носить его имя, так как оказалось, что у него уже есть другая жена. Он был никудышный человек, хотя отличный работник, это последнее и соблазнило ее друзей. Он наделал долгов, в 1727 или 1728 году сбежал в Вест-Индию и там умер. У Кеймера был новый дом, лучше прежнего, лавка, полная товаров, вдосталь новых литер, несколько работников, но среди них ни одного стоящего, и как будто в избытке заказов.

Мистер Дэнхем снял помещение на Водяной улице, где мы и открыли торговлю. Я усердно изучал торговое дело и бухгалтерию и вскорости сделался заправским продавцом. Мы жили и столовались вместе, он искренне ко мне привязался и по-отечески меня наставлял. Я уважал и любил его, и так могло бы продолжаться, если бы в начале февраля 1727 года, когда мне только что исполнился 21 год, мы оба не захворали. Моя болезнь, плеврит, чуть не свела меня в могилу. Я очень мучился, мысленно уже распростился с жизнью и был даже разочарован, когда стал поправляться, и с сожалением подумывал, что мне не миновать начинать всю эту канитель сызнова. Чем болел мистер Дэнхем, не помню, но болел он долго и так и не выздоровел. В словесном завещании он отказал мне небольшое наследство в знак доброго ко мне расположения, и я снова остался один на белом свете, ибо лавка отошла его душеприказчикам и этой моей работе пришел конец.