Бенджамин Франклин - Время – деньги. Автобиография [litres]

Наш город, хоть и был прекрасно распланирован – с прямыми, длинными улицами, пересекающимися под прямым углом, – не постыдился допустить, чтобы эти улицы долго оставались немощеными и в дождливую погоду они под колесами тяжелых фургонов превращались в болото, так что их было трудно перейти, а в сухую погоду покрывались густым слоем зловонной пыли. Я жил одно время поблизости от Джерсейского рынка, как он тогда назывался, и с грустью наблюдал, как жители, покупая съестные припасы, тонули в грязи. Наконец посередине этого рынка расчистили проход и вымостили его кирпичом, так что, попав на рынок, люди уже могли шагать посуху, но пока добирались до него, часто успевали промочить ноги чуть не до колен. Я говорил и писал об этом и наконец добился того, что улицу замостили камнем от рынка до пешеходных кирпичных дорожек, проложенных по обе ее стороны вдоль домов. Это дало возможность попадать на рынок с сухими ногами, но поскольку дальше улица не была вымощена, каждая повозка, въезжая из грязи на эту полосу, стряхивала на нее всю облепившую ее грязь и она сама скрывалась под грязной жижей, которую никто не убирал, потому что в городе еще не было метельщиков.

Порасспросив кого следует, я нашел работящего бедняка, который брался держать дорожки в чистоте, подметая их два раза в неделю, и убирать грязь перед всеми дверями, с тем чтобы каждый дом платил ему шесть пенсов в месяц. Я написал и напечатал статейку, перечислив, какие преимущества для всего околотка могут проистечь от столь малого расхода: легче станет соблюдать чистоту в домах, когда туда не будут притаскивать на ногах столько глины, у лавочников станет больше покупателей, потому что до них будет легче добираться, а в ветреную погоду пыль не будет лететь на их товары, и проч. и проч. По экземпляру этой статейки я послал в каждый дом, а дня через три обошел их, чтобы узнать, кто согласен письменно подтвердить свою готовность платить эти шестипенсовики. Подписались все, и некоторое время платили аккуратно. Все горожане нарадоваться не могли, что дорожки вокруг рынка такие чистые, ведь это было удобно всем, это породило всеобщее желание видеть замощенными все улицы в городе и подготовило жителей к мысли, что для этой цели будет введен особый налог.

Через некоторое время я написал проект закона о замощении города и представил его в Ассамблею. Было это в 1757 году, перед самым моим отъездом в Лондон, и закон был издан уже в мое отсутствие, да и то с поправкой в части, касающейся налога, которая показалась мне неудачной, но зато и с добавлением о том, что улицы следует не только вымостить, но и осветить, что я от всей души одобрил. Мысль о необходимости осветить весь город первым подал мистер Джон Клифтон, ныне покойный, когда поставил фонарь пред дверью своего дома. Честь этого полезнейшего нововведения тоже приписывали мне, но она безусловно принадлежит ему. Я только последовал его примеру, а притязать могу лишь на то, что предложил фонари нового фасона вместо тех круглых, которые нам сперва присылали из Лондона. Те оказались неудобными по следующим причинам: в них не поступал снизу воздух, и поэтому дым не мог свободно уходить вверх, но кружил внутри шара, оседал на его внутренней поверхности и застилал тот свет, который фонари призваны давать; их нужно было протирать начисто каждый день, а случайного удара по стеклу было достаточно, чтобы разбить весь шар и вывести фонарь из строя. И вот я предложил составлять каждую лампу из четырех плоских стекол, сверху пристраивать длинную трубку для вытягивания дыма, а снизу оставлять щели для поступления воздуха; таким образом фонарь оставался чистым до самого утра, а не темнел уже через несколько часов, как лондонские; и от случайного удара лопалось обычно только одно из стекол, которое нетрудно было заменить.

Я не раз задавался вопросом, как это лондонцы, глядя на круглые лампы в Воксхолле, снабженные снизу отверстиями, через которые их прочищали, не догадались оставлять такие же отверстия в своих уличных фонарях. Дело, очевидно, в том, что их щели преследовали иную цель, а именно чтобы пламя быстрее достигало фитиля, когда поджигали пропущенный сквозь них льняной шнурок, а о другом их преимуществе – обеспечивать доступ воздуха – никто, видимо, и не подумал. Поэтому-то на лондонских улицах почти совсем темно уже через несколько часов после того, как фонари были зажжены.

Упомянув об этих усовершенствованиях, я невольно вспомнил еще об одном, которое в бытность мою в Лондоне предложил доктору Фодергиллу, одному из достойнейших людей, каких я знал, и великому радетелю об общественном благе. Я уже заметил, что в сухую погоду лондонские улицы не подметались и мелкий мусор никогда не убирали, он оставался на месте до тех пор, пока дождь не превращал его в грязь, такую глубокую, что перейти через дорогу можно было только по узким тропкам, проделанным метлами бедняков, а через несколько дней эту грязь с великим трудом сгребали в кучи и сваливали в открытые повозки, которые затем, подскакивая на каждой рытвине, разбрасывали ее по всей улице, нередко вызывая большое недовольство пешеходов. Что сухие улицы не подметались, объясняли тем, что пыль полетит в окна домов и лавок.

По чистой случайности я узнал, сколько мусора можно вымести за короткое время. Однажды утром я увидел перед своей дверью на Крэвен-стрит бедную женщину, подметавшую мое крыльцо березовым веником; была она бледная и слабая на вид, как после тяжелой болезни. Я спросил, кто поручил ей подметать в этом месте, а она ответила: «Никто. Просто я женщина бедная, хворая, вот и подметаю у господских дверей, авось, думаю, что-нибудь да подадут». Я велел ей подмести всю улицу и обещал заплатить шиллинг. Было это в 9 часов. В 12 она явилась за своим шиллингом. По тому, как медлительны были ее движения вначале, я даже усомнился, что она могла справиться с работой так быстро, и послал слугу проверить, но он доложил, что вся улица подметена чистехонько, а мусор свален в сточную канаву, проложенную посередине. Следующий же дождь смыл его прочь, так что и дорожки, и самая канава оказались совершенно чистыми.

Тогда я прикинул, что, если эта слабая женщина могла подмести такую улицу за три часа, здоровый, дюжий мужчина мог бы это сделать вдвое быстрее. Попутно замечу, насколько удобнее иметь на узкой улице одну канаву посередине, а не две по бокам, возле пешеходных дорожек: ведь там, где весь дождь стекает с боков улицы к середине, он образует поток достаточно сильный для того, чтобы смыть всю грязь, какую встречает на своем пути; когда же он разделен на две струи, силы его не всегда на это хватает, и грязь только разжижается, колеса повозок и копыта лошадей выкидывают ее на боковые дорожки, которые становятся зловонными и скользкими, а брызги нередко летят и в прохожих. Мое предложение, с которым я познакомил доктора Фодергилла, выглядело так: