Бенджамин Франклин - Время – деньги. Автобиография [litres]

А между тем один лондонский железных дел мастер переписал изрядную часть моей статьи и выпустил под своим именем, причем внес в устройство печи лишь кое-какие мелкие изменения, от которых она стала действовать не лучше, а хуже; он выправил на нее патент у себя в Англии и, как я слышал, недурно на этом нажился. Это не единственный пример того, как другие получали патент на мои изобретения, не всегда, впрочем, столь же удачно, и я никогда их не оспоривал, поскольку сам не хотел наживаться на патентах и ненавидел раздоры и тяжбы. Установка моих печей как в нашей, так и в соседних колониях позволила жителям сильно сэкономить на топливе.

Когда мир был заключен и заботы об ополчении отпали, я опять обратился мыслями к учреждению академии. Первым делом я привлек к этому замыслу нескольких энергичных друзей, главным образом из членов «Хунты»; затем написал и издал статью, озаглавленную «Предложения касательно обучения молодежи в Пенсильвании». Я разослал ее виднейшим нашим гражданам бесплатно и, как только они, по моим расчетам, успели ее прочесть и обдумать, объявил подписку на учреждение и содержание академии; взносы я предлагал делать ежегодно в течение пяти лет. Растянув таким образом срок уплаты, я надеялся увеличить число подписчиков, что мне, очевидно, и удалось, потому что собрали мы, сколько помнится, не менее 5000 фунтов.

В предисловии к моей статье я заявил, что предложение исходит не от меня, а от нескольких человек, «пекущихся об общем благе», по возможности умолчав о собственной роли, как то было у меня в обычае, когда я предпринимал что-нибудь полезное для общества.

Чтобы немедленно приступить к осуществлению нашего плана, подписчики выбрали из своей среды 24 попечителя и поручили мне и мистеру Фрэнсису, в то время главному судье, разработать устав управления академией, а когда устав был разработан и подписан, мы сняли помещение, пригласили учителей, и школа открылась, сколько помнится, в том же году, 1749-м.

Число учащихся быстро росло, так что помещение вскоре оказалось мало и мы уже подыскивали удобно расположенный участок для постройки нового, но тут само провидение словно преподнесло нам в подарок огромное здание, уже построенное, которое можно было отлично приспособить для наших потребностей путем незначительных перестроек. Это было то самое, уже упоминавшееся выше здание, которое возвели последователи мистера Уайтфилда, а о том, как мы его приобрели, я сейчас расскажу.

Надобно отметить, что, поскольку деньги на строительство вносили члены разных сект, мы, предлагая имена попечителей, которым передать под начало и землю, и здание, старались о том, чтобы не допустить перевеса ни одной из сект, ибо со временем такой перевес мог быть использован в интересах данной секты, что противоречило бы первоначальному замыслу. Поэтому мы включили в список по одному члену от каждой секты: одного от англиканской церкви, одного пресвитерианина, одного баптиста, одного от «моравских братьев» и т. д., с тем чтобы, если в случае смерти место окажется свободным, предоставить его новому члену, избранному подписчиками. Моравский брат чем-то не полюбился своим коллегам, и когда он умер, было решено в дальнейшем обойтись без его секты. Но тогда возникло новое затруднение: как сделать, чтобы при следующих выборах в совете попечителей не оказалось двух членов какой-нибудь другой секты.

Было предложено несколько кандидатов, но ни один из них не прошел именно по этой причине. Наконец кто-то назвал меня, потому, мол, что я не принадлежу ни к какой секте, а просто честный человек; с этим мнением согласились, и я был избран. Воодушевление, вызванное постройкой дома, уже давно улеглось, и попечителям не удалось привлечь новых средств для уплаты налога за землю и расплаты по некоторым долгам, связанным со строительством, что очень их обескураживало. Оказавшись членом обоих попечительских советов, одного для постройки, а другого для академии, я воспользовался такой возможностью посовещаться и с теми, и с другими и в конце концов убедил их заключить соглашение, в силу которого первые попечители обязались уступить свои права на здание вторым, а те обязались заплатить долг, навечно сохранить в здании большую залу, которую предоставлять по мере надобности проповедникам, как повелось с самого начала, и содержать бесплатную школу для детей неимущих родителей. Были составлены соответствующие документы, и попечители академии, уплатив долги, были введены во владение всем имуществом. Просторная высокая зала была разделена на два этажа, новые комнаты и наверху, и внизу распределены между школами, мы прикупили еще немного земли, и скоро все было готово и учащихся перевели на новые квартиры. Все заботы по найму рабочих, покупке материалов и надзору за ходом работ легли на меня. Я все проделал с охотой, тем более что в ту пору это не служило помехой в моем личном деле: за год до того я взял в товарищи весьма способного, трудолюбивого и честного человека, мистера Дэвида Холла, которого успел хорошо узнать, так как он проработал у меня четыре года. Он снял с меня все заботы по типографии и аккуратно выплачивал мне мою долю прибыли. Товарищество наше продолжалось восемнадцать лет с успехом и для него, и для меня.

Немного позже совет попечителей академии был узаконен грамотой от губернатора; капитал его приумножился благодаря взносам из Англии и земельным участкам, пожертвованным нашими владетелями, а затем и щедрыми ассигнованиями Ассамблеи, и так зародился нынешний Филадельфийский университет. Я состою членом его совета попечителей с самого начала, вот уже почти сорок лет, и с великой радостью наблюдаю, как многие и многие его питомцы усовершенствовали свои дарования, отличились на общественных должностях и стали украшением своей родины.

Когда я, как описано выше, освободился от забот по типографии, я льстил себя надеждой, что, нажив приличное, хоть и невыдающееся состояние, могу посвятить себя на остаток жизни занятиям наукой и развлечениям. У доктора Спенса, приехавшего сюда из Англии читать лекции, я купил все его инструменты и приборы и, не теряя времени, приступил к опытам с электричеством. Но публика, полагая, что я теперь человек свободный, предъявила ко мне собственные требования. Я оказался нужен одновременно во всех разделах городского управления, везде для меня нашлось дело. Губернатор включил меня в комиссию по мирным переговорам, отцы города избрали в муниципальный совет, а вскоре затем в олдермены, граждане выбрали своим представителем в Законодательной Ассамблее. Это последнее избрание было мне тем более приятно, что мне надоело сидеть там и слушать прения, в которых я как секретарь не имел права участвовать и которые частенько бывали так скучны, что я от нечего делать рисовал магические круги и квадраты; теперь же, будучи избран в члены, мог наконец надеяться принести настоящую пользу. Впрочем, я не хочу сказать, что все эти назначения не льстили моему тщеславию – очень даже льстили, и немудрено: если вспомнить, с чего я начинал, всякий поймет, как много они для меня значили, а главное, они доказывали, сколь высоко меня ценит общественное мнение, притом что сам я ни о каких повышениях никогда не просил.