Бенджамин Франклин - Время – деньги. Автобиография [litres]

Губернатор Моррис, который до разгрома Брэддока одолевал Ассамблею посланиями, чтобы она издала закон о сборе средств на оборону провинции, притом без обложения налогом поместий, принадлежавших владетелям, и отвергал все проекты, не включавшие такой оговорки, теперь возобновил свои атаки с большей надеждой на успех, поскольку и опасность, и нужда возросли. Депутаты, однако, держались стойко, полагая, что дело их справедливое и что они лишатся одного из своих важнейших прав, если допустят, чтобы губернатор вносил поправки в их финансовое законодательство. В одном из последних документов такого рода, где речь шла об ассигновании 50 000 фунтов, он предложил поправить всего одно слово. В документе было сказано, что «налогом облагается все имущество, недвижимое и личное, не исключая собственности владетелей». Он же предложил вместо не исключая написать исключая лишь – поправка небольшая, но весьма существенная. Однако когда весть о катастрофе достигла Англии, наши тамошние друзья, которых мы своевременно ознакомили со всеми ответами Ассамблеи на послания губернатора, стали открыто возмущаться скупостью и несправедливостью владетелей, давших своему губернатору такие инструкции, а иные даже заявили, что, чиня препятствия в обороне провинции, они тем самым лишают себя права владеть там землей. Это их припугнуло, и они дали своему поверенному распоряжение впредь добавлять 5000 фунтов из их денег к любой сумме, ассигнованной Ассамблеей для целей обороны.

Ассамблея, будучи об этом извещена, постановила принимать эту сумму взамен их доли в общем налоге, и был составлен новый проект закона, на сей раз с оговоркой, который и был утвержден. Согласно этому закону я был включен в комиссию по распоряжению деньгами в сумме 60 000 фунтов. Я сам участвовал в уточнении текста закона и одновременно составил проект другого закона – об учреждении и обучении добровольной милиции, который и провел через Ассамблею без особенных затруднений, потому что позаботился оговорить в нем, что квакеров к службе в милиции принуждать не будут. Чтобы подготовить почву для набора милиции, я написал диалог, в котором содержались все возражения против нее, какие я только мог предусмотреть, и ответы на них. Он был напечатан и, как мне кажется, возымел действие.

Пока в городе и вокруг него формировались и проходили учения отряды милиции, губернатор уговорил меня возглавить оборону нашей северо-западной границы, кишевшей французами и индейцами, и обеспечить безопасность жителей путем набора войск и постройки линии фортов. Я взялся выполнить эту военную задачу, хотя и не считал себя вполне для того пригодным. Он выдал мне приказ со всеми полномочиями и еще пачку приказов офицерам без указания имени, для вручения тем, кого я сочту подходящими. Набрать людей оказалось нетрудно, скоро у меня под началом уже было 560 человек. Мой сын, который участвовал в предыдущей войне в качестве офицера армии, воевавшей с Канадой, был моим адъютантом и очень мне помог. Индейцы сожгли Гнаденхут, деревню, населенную «моравскими братьями», и перебили тамошних жителей; но место это было сочтено подходящим для одного из фортов.

Чтобы проследовать туда, я стянул свои части в Бетлехем, главное поселение этой секты. К моему удивлению, он оказался хорошо подготовлен к обороне; уничтожение Гнаденхута заставило жителей насторожиться и принять меры: главные здания были обнесены частоколом; в Нью-Йорке было закуплено много оружия и припасов, а между окнами своих высоких каменных домов они даже расположили кучи булыжника, дабы их женщины могли сбрасывать эти камни на головы индейцев, если те попытаются проникнуть в дом. Сами же «братья» несли караул и сменяли друг друга неукоснительно, как заправский гарнизон. В разговоре с их епископом Шпангенбергом я не скрыл своего удивления: я ведь знал, что они добились парламентского акта, освобождающего их от несения военной службы в колониях, и что совесть не позволяет им носить оружие. Он отвечал, что это не входит в число их основных правил, но в то время, когда они хлопотали о парламентском акте, считалось, что многие из них этого правила придерживаются. Теперь же выяснилось, что сторонников этого правила совсем немного. Либо они заблуждались относительно собственных взглядов, либо относительно парламента, но здравый смысл вкупе с опасностью нередко одерживает верх над преходящими мнениями.

К постройке фортов мы приступили в начале января. Один отряд я отправил к Минисинку с приказанием возвести там форт для защиты горной части провинции, другой – с такой же задачей – в ее низменную часть, а сам с остальными силами решил идти к Гнаденхуту, где форт, как мне представлялось, был нужнее всего. «Братья» дали мне пять телег для наших принадлежностей, припасов, багажа и проч.

Перед самым нашим выступлением из Бетлехема ко мне явились одиннадцать фермеров, согнанных со своих земель индейцами, и просили снабдить их огнестрельным оружием, дабы они могли вернуться к себе и отбить свой скот. Я дал каждому по ружью с запасом патронов. Не прошли мы и нескольких миль, как начался дождь и лил весь день. По дороге не было никаких жилищ, где мы могли бы укрыться, и лишь поздно вечером мы добрались до фермы какого-то немца и, промокшие до нитки, улеглись вповалку в его сарае. Хорошо, что на нас не напали на этом переходе; оружие у нас было самое нехитрое и ружейные замки намокли. Индейцы наловчились сохранять их сухими, а мы этого не умели. В тот день индейцы встретили одиннадцать несчастных фермеров, упомянутых выше, и десятерых из них убили. Тот, что спасся, рассказал нам, что ружья его и его спутников не стреляли, потому что заряды намокли от дождя.

На следующий день развиднелось, мы двинулись дальше и достигли разоренного Гнаденхута. Поблизости была лесопилка, возле нее брошено несколько штабелей досок, из которых мы тут же соорудили бараки; в такое ненастье это было самое для нас необходимое, потому что палаток у нас не было. Первым делом мы занялись тем, что поглубже захоронили мертвые тела, которые местные жители лишь кое-как забросали землей.

На следующее утро мы спланировали и разметили наш форт, окружность его составила 455 футов, а значит, требовалось построить такой же длины частокол из деревьев, каждое диаметром в фут, вбитых впритык одно к другому. Тотчас пошли в ход топоры, каковых у нас было семьдесят, а так как валить деревья наши люди умели, работа спорилась. Видя, как быстро падают деревья, я из любопытства заметил по часам, когда они вдвоем начали рубить сосну. Через шесть минут она уже лежала на земле, и диаметр ее оказался 14 дюймов. Из каждой сосны получалось три кола длиною в восемнадцать футов, с одного конца заостренных. Пока одни наши люди заготавливали колья, другие копали по всей окружности ров глубиной три фута, в который колья предстояло вбить; а доставили мы их из леса на своих телегах так: кузов сняли, переднюю и заднюю ось с колесами отделили друг от друга, вынув шкворень, соединявший обе части дрог, так что из каждой телеги вышло две каталки, в которые впрягли по паре лошадей. Когда частокол был поставлен, наши плотники изнутри обвели его дощатым помостом высотой в шесть футов, на котором могли бы стоять люди, чтобы стрелять из щелей. У нас была одна поворотная пушка, мы установили ее на одном из углов и тут же выстрелили, чтобы индейцы, если таковые есть поблизости, знали, чего от нас можно ждать; и таким образом наш форт, если позволительно столь торжественно именовать такую жалкую загородку, был построен за одну неделю, притом что примерно через день из-за дождя вообще невозможно было работать.