Бенджамин Франклин - Время – деньги. Автобиография [litres]

Тут я имел возможность убедиться, что довольнее всего люди бывают, когда они заняты делом. Вот и эти, когда работали, были добродушными, неунывающими и вечера проводили весело, с сознанием, что не зря прожили день; а когда работать не удавалось, сразу начинали ворчать и жаловаться: и свинина-то им нехороша, и хлеб невкусный, и все кругом плохо. Это напомнило мне одного шкипера, который взял за правило не давать своим матросам ни минуты передышки. Когда помощник сказал ему однажды, что они сделали все, что требовалось, и больше занять их нечем, шкипер ответил: «Вот как? Ну что ж, пусть отчистят якорь».

Такого рода форт, сколь он ни слаб, достаточная защита против индейцев, потому что у них нет артиллерии. Чувствуя себя в безопасности и имея куда укрыться в случае надобности, мы отважились, разделясь на группы, обследовать окружающую местность. Индейцев мы не встретили, но видели на окрестных холмах места, откуда они наблюдали за нашей работой. Устраивались они в таких местах столь искусно, что об этом стоит упомянуть. Стояла зима, им нужен был огонь, но обыкновенный костер был бы виден издали и выдал бы их присутствие. Поэтому они рыли ямы фута в три диаметром и чуть больше в глубину; мы видели, где они своими томагавками обрубали уголь со стволов сожженных деревьев, брошенных в лесу. Из этого угля они устраивали небольшие костры на дне ямы, и мы видели среди травы и бурьяна отпечатки их тел, как они располагались вокруг ямы, свесив ноги к огню, ибо они особенно заботятся о том, чтобы держать в тепле ноги. Такие костры не могли их выдать ни светом, ни пламенем, ни искрами, ни даже дымом. Было их, судя по всему, немного, и они, надо полагать, поняли, что мы для них слишком мощный враг и нападать на нас не стоит.

Наш капеллан, благочестивый священник-пресвитерианин мистер Бичи, как-то пожаловался мне, что люди ленятся слушать его молитвы и проповеди. Когда их вербовали, им, помимо жалованья и прокорма, обещали четверть пинты рома в день, и они аккуратно получали эту порцию – половину утром и половину вечером. Я успел отметить, как аккуратно они за ней являются, и теперь ответил мистеру Бичи: «Возможно, вы сочтете должность виночерпия несовместимой с вашим саном, но если бы вы стали раздавать ром сейчас же после молитвы, они бы ходили за вами по пятам». Мысль эта ему понравилась, он ею воспользовался и с помощью нескольких людей, отмерявших порции, стал выполнять все в лучшем виде; и никогда еще люди не собирались на молитву так дружно и так вовремя. Я подумал тогда, что такая метода, пожалуй, предпочтительнее, нежели наказания, предписанные некоторыми военными законами для тех, кто не присутствует на богослужениях.

Едва я покончил с этим делом и надолго обеспечил мой форт провиантом, как получил письмо от губернатора, сообщавшего мне, что он созвал Ассамблею и просит меня присутствовать на заседаниях, если положение на границе больше не требует моего пребывания там. Поскольку мои друзья, члены Ассамблеи, тоже слали мне письмо за письмом с тою же просьбой, а три мои форта были построены и жители готовы остаться на своих землях под их защитой, я решил возвратиться, тем более что один офицер из Новой Англии, полковник Клэпем, понаторелый в войнах с индейцами, находился в то время в расположении моего отряда и согласился принять от меня командование. Я написал о том приказ, велел построить гарнизон и прочитать приказ перед строем, а сам отрекомендовал солдатам Клэпема как офицера, более меня искушенного в военном деле, а следственно, более пригодного для того, чтобы ими командовать, и после краткой прощальной речи отбыл в Филадельфию. До Бетлехема меня торжественно проводили, и там я пробыл несколько дней, отдыхая от утомительных трудов последних месяцев. В первую ночь я никак не мог уснуть в удобной постели, столь непохожей на жесткий пол нашего барака в Гнадене, где вся постель состояла из пары одеял.

В Бетлехеме я разузнал много нового об образе жизни «моравских братьев»; некоторые из них меня провожали, и все были со мною очень любезны. Я узнал, что свои заработки они отдают в казну всей общины, едят за общим столом и спят в общих спальнях по многу человек вместе. В спальнях я приметил щели в стенах, прорезанные под самым потолком и с толком расположенные для проветривания комнат. Я побывал в их церкви, где слышал хорошую музыку – орган в сопровождении скрипок, гобоев, флейт, кларнетов и проч. Их проповеди, как выяснилось, обычно бывают обращены не к смешанной пастве, то есть к мужчинам, женщинам и детям, что для нас привычно, но собирают по отдельности когда женатых мужчин, а когда их жен, или молодых мужчин, или молодых женщин, или детей. Мне довелось послушать проповедь, обращенную к детям. Детей привели и рассадили рядами на лавках, за мальчиками присматривал молодой человек, их учитель, за девочками – молодая женщина. Проповедь была рассчитана на их понимание и выдержана в приятном, совсем не высокопарном тоне, их словно ласково уговаривали поступать хорошо, а не дурно. Вели они себя очень благонравно, но показались мне бледными и болезненными, и я подумал, что они, наверно, мало бывают на воздухе и мало двигаются.

Я поинтересовался моравскими браками, верно ли говорят, что их заключают по жребию. Мне объяснили, что к жребию прибегают лишь в исключительных случаях; обычно же, когда молодой человек надумает жениться, он ставит об этом в известность своих старейшин, а те советуются со старейшими из женщин, которым подчинены молодые девушки. Эти старейшины обоего пола хорошо изучили вкусы и нрав своих учеников и учениц, и могут судить о том, кому с кем сочетаться браком. Обычно к их мнению прислушиваются, но если, к примеру, оказывается, что какому-то молодому человеку в равной степени подходят две или три разные девушки, вот тогда бросают жребий. Я возразил, что, если заключать брак не по взаимному выбору сторон, он может оказаться очень несчастливым, и услышал в ответ: «То же случается и когда молодым людям предоставляют выбирать самим». И этого я, по чистой совести, не мог отрицать.

По возвращению в Филадельфию я убедился, что вербовка в милицию идет полным ходом. Жители, кроме квакеров, чуть не поголовно в нее записались, разбились на отряды и выбрали себе капитанов, поручиков и прапорщиков в согласии с новым законом. Доктор Б. побывал у меня и подробно рассказал, сколько усилий он употребил, чтобы склонить общественное мнение в пользу этого закона, приписывая успех именно своим усилиям. Я-то, грешным делом, приписывал его моему «Диалогу», однако допуская, что он, может быть, и прав, не стал разубеждать его и думаю, что в таких случаях это наилучшее решение. Офицеры единодушно выбрали меня командиром полка, и на сей раз я не стал отказываться. Уж не помню, сколько у нас было рот, но на смотр мы вывели около 1200 бравых молодцов и артиллерию в составе шести полевых орудий, из которых они научились производить двенадцать выстрелов в минуту. После того как я в первый раз делал смотр моему полку, офицеры проводили меня до дому и дали в мою честь залп, от которого в моей электрической машине лопнули склянки. Впрочем, мое возвышение оказалось столь же хрупким, ибо вскоре после того все наши назначения свелись к нулю, так как в Англии закон о милиции был признан недействительным.