Андрей Ветер - Кино без правил

Другая схожая история случилась через несколько лет, когда я ездил от кинокомпании «Дикси» в Кимры, чтобы снять сюжет про индеанистов для программы Таратуты «Русские горки». На обратном пути, где-то около Дмитрова, нас остановила милиция. С автоматами, хмурые. Велели всем выйти и буркнули что-то про операцию «Мак». Бесцеремонно поставили нас лицом к машине, руки на капот, ноги расставлены, потребовали выложить всё из карманов. У меня при себе были бумажные салфетки, их изучили миллиметр за миллиметром, затем кто-то из милиционеров сказал: «Не пользованные». Я поначалу не понял, что имелось в виду, ведь я салфетки возил в качестве туалетной бумаги и фраза о том, что салфетками не пользовались, показалась мне идиотской. Но когда милиционеры вывернули наши кошельки, чтобы увидеть, не налипло ли там чего-нибудь, до меня наконец допёрло, что они искали маковую соломку, «траву» (операция «Мак»). Они думали, что в моих салфетках хранилась анаша. Я с облегчением вздохнул, вспомнив, что хотел взять на Пау-Вау кисет с табаком и шалфеем. Наткнись они на эту смесь, мне бы долго пришлось ждать результатов экспертизы и доказывать, что это не анаша. Милиционеры обнаружили у нашего водителя лист бумаги со схемой, как проехать от города к индейскому лагерю, и долго допрашивали, что там обозначено. Они ждали кого-то по «наводке». Нас остановили по ошибке и не хотели поверить, что мы не те, кого они должны были накрыть. Когда моё терпение лопнуло, я с досадой крикнул, что пора бы заканчивать, что никакого отношения к наркоте не имеем, что возвращаемся со съёмок, что у нас полный багажник аппаратуры. «Какой аппаратуры?» – навострил уши один из оперов. Мы открыли багажник (странно, что они осматривали нас, но не сунулись до сих пор в машину). В багажнике увидели штатив, Бетакам-камеру, аккумуляторы, микрофоны. «Это не те», – вынес вердикт старший группы. И нас отпустили. Мы облегчённо вздохнули и до самого офиса не переставали обсуждать случившееся…

За семь лет работы на телевидении мою съёмочную группу останавливали раз пять. На программе «Ищите женщину» в нашей команде был администратор, любивший всякие «понты». У него была наплечная кобура. Мы возвращались глубоко ночью с монтажа, и этот администратор, вылезая из машины, выронил пистолет прямо под ноги милиционерам. Пистолет не боевой, но всё-таки пистолет. Меня удивило почти полное равнодушие патрульных. В Питере на нас наставили стволы автоматов, а московские милиционеры спросили спокойно: «Оружие зарегистрировано?» – «Да». – «Покажите лицензию». На том дело и кончилось. А чуть дальше, метрах в ста от нас, милиция выволакивала кого-то из другой машины и укладывала лицом на асфальт… Москва была бурной в те годы. Террористы взрывали троллейбусы и метро, бандиты устраивали перестрелки на улице, а мы жили своей телевизионной, чуть отстранённой жизнью.

***

Будучи в Питере, мы попали в знаменитые «Кресты». Мы примчались туда после съёмок в суде, намереваясь заснять обвиняемого. Он был организатором подпольной лаборатории, производил какую-то «кислоту». Не знаю, каким образом Ольга Рукенглаз сумела так быстро договориться о том, чтобы нас пустили в «Кресты», но нас пустили сразу.

Это одно из самых тяжёлых моих воспоминаний. Сейчас, конечно, эти тяжесть развеялась, как дурной сон многолетней давности, но я помню, насколько гнетущая была обстановка в тюрьме…

«По норам!» – скомандовал кто-то из надзирателей, и заключённые, бродившие по коридорам, в мгновение ока разбежались по своим камерам…

Мы работали в «Крестах» часа два… Помню, как я вышел оттуда и стал жадно дышать. Я физически почувствовал, что такое воля. Какой-то час-другой в тюрьме, и этого оказалось достаточно, чтобы взглянуть на мир по-новому.

Снаружи, вдоль тюремных стен, стояли молодые женщины и смотрели на решётку чёрных окон, откуда постоянно вылетали бумажные конусовидные трубочки с хлебным мякишем на конце. Снег был усеян ими. Это были письма на волю, их «выстреливали» из специальных трубок, но не все «малявы» долетали до того места, где их можно подобрать.

Падал снег. Я смотрел на Неву и видел в ней что-то особенное в ту минуту. Мне захотелось заснять холодную воду, её ленивый бег и падающие хлопья снега. Я поставил Бетакам на штатив и сделал два длинных плана с неторопливым наездом на воду. Эти кадры вошли в «Голоса». Для всех это лишь кадры зимней городской реки, а для меня – закодированное воспоминание о том, как и когда создавались «Голоса», закодированный символ свободы, которую каждый понимает по-своему.

***

Объединение «Республика» состояло из нескольких студий: «Крестьянский вопрос», «Белая ворона», «Nota Bene», были, кажется, ещё какие-то. Я успел поработать во всех студиях, кроме «Белой вороны». Самым творческим, но самым безрезультатным был этап, когда со мной работал Дмитрий Менделеев. Он начинал администратором в студии «Nota Bene» и параллельно учился на факультете журналистике МГУ. Позже он стал автором наших программ «Империя сна» и «Богема». Однако на программе «Будни» наши дороги разошлись. Он сбежал, испугавшись объёма передачи и не понимая, как можно перелопатить и структурировать весь снятый материал. Это были первые «Будни» в намечавшемся еженедельном цикле передач. Никто толком не понимал, как делать такую программу. Фактически Сергей Торчинский, руководитель «Республики», бросил нас с Димой на амбразуру, зная нашу тягу к поискам и экспериментам. Таня Краснова присоединилась к нам, потому что ей хотелось погрузиться в интересную работу, а не выполнять только редакторские функции. Но Дима испугался, несколько раз не приезжал на съёмку, а потом открыто отказался делать «Будни». Со мной осталась Таня Краснова. Но самое неприятное состояло в том, что Дима не просто ушёл в сторону, а пустил слушок, что мы с Таней не справимся и что у нас получается плохая передача.

Когда мы принесли мастер-кассету с готовой программой, Торчинский сказался больным и уехал с работы. Вместо него программу принимали две женщины (одна была редактором, а вторая чуть ли не секретарём, точнее не вспомню). И они не приняли программу. Они смотрели наши «Будни», запершись вдвоём в кабинете начальника, и я хорошо помню их надменные лица, когда они вышли и объявили вердикт: «Никуда не годится, тут непрофессионализм во всём». Таня Краснова опешила, но тут же взяла себя в руки и воспротивилась: «Так дело не пойдёт. Пусть вся редакция смотрит. Если большинство решит, что мы сделали плохую программу, то так тому и быть». А те две тётки уже успели доложить Торчинскому, что мы подвели его и что в эфир надо ставить другой материал. Оказалось, одна из них тоже готовила «Будни», но в сетку её поставили гораздо позже, а она хотела быть первой, жаждала открыть цикл своей программой… Что ж, через час собрались журналисты, редакторы и режиссёры «Республики», начался просмотр. Затем нас долго хвалили. Те две тётки стали нашими врагами, затаились, время от времени делали гадости. Кстати, одна из них была та, которая подняла шум из-за моих «Дверей» и заявила, что я поставил в эфир порнографию… Позже, на общей летучке телеканала РТР нашу программу «Будни» назвали лучшей передачей месяца.