Андрей Ветер - Кино без правил

Такие случались ситуации.

Но в основном работалось спокойно, если не считать постоянного сбоя в режиме дня из-за ночных монтажных смен. Я не помню ни одного дневного монтажа, только ночные.

Наверное, можно было бы вспомнить, как мы с Игорем Марьиным ездили в командировки для «Крестьянского вопроса», но там было так много разного, что коротко рассказать не получится, а если подробно, то придётся писать отдельную книгу. «Крестьянский вопрос» показал мне нашу страну: её просторы, её заброшенность, её радушие, её удивительное разнообразие во всём.

***

Мне не хочется заниматься перечислением голых фактов: где работал, что делал, чего добился. Но, углубляясь в воспоминания, я невольно начинаю рассказывать о событиях, а не о внутренних красках творческого процесса, о которых я собирался написать книгу. И это отклонение от первоначального замысла сбивает меня, уничтожает само желание продолжать книгу. Что и когда было – это интересует меня гораздо меньше, чем разговор о том, как было.

Я попал на РТР в самом начале «новейших времён». Атмосферу наполнял дух перемен. Мы все хотели делать «настоящее» телевидение. Мне довелось брать интервью у многих известных политиков, актёров, музыкантов, но гораздо значительнее были встречи с простыми людьми в деревнях, на фабриках, в офисах, на улицах. Телевидение дало мне возможность увидеть жизнь с той стороны, которую я не увидел бы никогда. Все, к кому мы приезжали, стремились показать нам что-то особенное, все смотрели на нас не просто с уважением, а почти как на небожителей: мы ведь с телевидения, мы из Москвы, мы приехали, чтобы рассказать о них всей стране! В те годы телевидение решало многие проблемы, оказывало настоящую помощь, на нас надеялись. Мы разговаривали обо всём, ограничений не существовало. Сегодня ограничений гораздо больше, потому что телевидение загнано в жёсткие рамки и работает всего в нескольких направлениях: политика, скандалы, развлечения. Сегодняшние телевизионщики пляшут возле этих тем, как стриптизёрша вокруг шеста, они лишены свободы делать то, что считают интересным и нужным.

О телевизионной жизни можно говорить бесконечно, в каждой профессии есть интересное и скучное. Моё желание делиться прошлым то исчезает, то накатывает вновь, но, добравшись до главы «Профессия», я остановился. Чем дальше, тем меньше желания продолжать. Сколько текста отправлено в корзину!

Вольно или невольно я сравниваю мою телевизионную жизнь с той, которая была до телевидения. Телевидение расширило мои горизонты, в этом нет сомнений, но моё творчество до телевидения было гораздо интереснее, насыщеннее, интенсивнее, и я был сам себе хозяин. Я был нищим режиссёром, но вольным и бесстрашным. Любая идея была мне по плечу. Телевидение резко ограничивает свободу автора. Что касается режиссуры, то телевидение загоняет её в угол и сводит к штампам. Как только я и мои телевизионные соратники, коих было немного, начинали осваивать новые темы, на нас сперва смотрели с недоумением, затем отодвигали всё дальше и в конце концов лишали эфира. Но нам всё-таки удавалось осуществлять наши идеи. Без использования рекламы, без ухищрений продюсеров. Мы трудились самостоятельно.

Понимаю, что всё это звучит противоречиво: то ли свобода, то ли строгие рамки. Да, телевидение, особенно государственное, это всегда ограничения. Но даже в рамках нашего объединения, выпускавшего социально-экономические программы, я готовил этнографические, музыкальные и психологические темы. Кое-что получалось.

Всё изменилось с приходом продюсеров. Они принялись диктовать, что правильно, а что неправильно, исходя из своих личных пристрастий. В качестве примера приведу программу «Русские горки», ею руководил Таратура, сделавший себе имя в советское время на программе «Америка с Таратутой». У него был свой взгляд на мир… Мы с Наташей Сергеевой привезли из Ростова Великого уникальный сюжет о безногом фермере. Этот человек собственными руками вырыл колодец, поднял хозяйство, стал фермером, арендовал большие пространства вокруг деревни, обеспечил работой многих односельчан. Но Таратута, посмотрев материал, сказал, что ему не нужен безногий фермер. «Дайте мне красивого, здорового и богатого! Вот – герой. А этот, тьфу…»

Чувствую, что здесь я готов соскользнуть в канаву, где скопилась грязь прошлого, поэтому остановлюсь, не пойду дальше. Во мне не осталось энтузиазма говорить о телевидении, вынужден подвести итоговую черту. Но каков итог? Я хотел рассказать интереснее и больше, но понимаю, что у меня не получается. Встречались хорошие люди, встречались плохие, появлялись интересные проекты, появлялись скучные, о каждом коллективе можно говорить бесконечно долго, особенно если там встречались единомышленники. Самое обидное – когда с единомышленниками работа не складывалась. И такое бывало. Остаётся радоваться тому, что доставляло удовольствие, а таких моментов, часов, дней было предостаточно. Если что-то не получилось – такова воля Судьбы, такова Игра сил, которые подсовывают нам ситуации и смотрят на нас со стороны точно так, как я смотрю на киноэкран и наслаждаюсь Игрой актёров, режиссёров, сценаристов, операторов…

[1] Первоначально моя передача называлась «Голоса», но руководство «Республики» долго не ставило «Голоса» в эфир. За это время кто-то на Первом канале начал выпускать цикл под тем же названием, поэтому я дал моему документальному сериалу новое имя «Голоса и крылья».

[2] Подробнее об этом рассказано в книге «Убить Стивена Кинга».

Выдержки из дневника

Февраль 1992

Меня официально зачислили в творческое объединение «Республика» на должность режиссёра студии «Nota Bene», но произошло это лишь после того, как я пожаловался Александру Радову. Он ежедневно брал меня на съёмки, но зарплату я не получал. Так тянулось почти два месяца. Терпение лопнуло. Надо было поговорить с Радовым раньше. Он сразу пошёл к Торчинскому, стукнул кулаком по столу, и вопрос решился на следующий день. У меня в кармане есть постоянный пропуск на Яму.

***

Передвигаюсь пока с большим трудом. Тело болит, ноги не хотят подчиняться мне. Съёмки на всяких митингах и забастовках выматывают. Хочется упасть и лежать. Время от времени прячусь от всех в сортире, потому что тошнит. Иногда сижу там на унитазе, запершись на задвижку. Просто сижу, бросив голову на руки. Глотаю таблетки, от них уходит боль, но уходят также и силы, ноги подкашиваются, голова кружится.

***

Работы много, результатов на выходе нет. Рядом со мной Лёша Козуляев, Дима Менделеев и Света Габуния. Мы с Димой рискнули сделать репортаж об уличной торговле. Есть места, где протолкнуться невозможно, но телевидение молчит об этом. Что плохо, то сейчас считается нормой. Москва напоминает мусорную свалку. Мы с Димой съездили на Лубянскую площадь, он записывал интервью на «Нагру», а я снимал издалека. С телекамерой лучше не приближаться к этой толкучке: могут убить. В результате мы сели в нашу машину и медленно поехали вокруг «Детского мира», я заснял нескончаемую толкучку со стороны единым планом. Получилось необычно. Однако Радов почему-то отказывается ставить этот сюжет в эфир.