Ольга Хорошилова - Мода и гении. Костюмные биографии Леонардо да Винчи, Екатерины II, Петра Чайковского, Оскара Уайльда, Юрия Анненкова и Майи Плисецкой

Французский писатель Альфонс Карр в бархатном «художественном» вестоне.

Фотоателье Disderi, Париж. 1860-е гг. Коллекция Ольги Хорошиловой

В 1870–1880-е годы в «художественных» пиджаках форсили русские служители муз — Николай и Антон Рубинштейны, писатель Александр Островский, артист Василий Далматов, поэт Семен Надсон. Судя по воспоминаниям, в гардеробе Петра Ильича были как бархатные, так и шерстяные пиджаки, которые он носил постоянно и с большим удовольствием. Владимир Погожев вспоминал: «Впечатление изящества закрепилось во мне и возобновлялось при всякой обстановке встречи с Чайковским, был ли он одет во фраке, в шубе или в обычном для него синем пиджаке». Леонид Сабанеев сообщал: «Он так и врезался в мою память: в бархатной черной „тужурке“, седой, с нервным, передергивающимся лицом».

Чайковский сделал «художественной» куртке определенную рекламу, и вслед за композитором ее стали носить консерваторские студенты и молодые сочинители, наивно верившие, что этот костюм и аккуратно остриженная «под Чайковского» бородка компенсируют отсутствие дарования.

Петр Ильич был неотразим во фраке, и, кажется, сам это понимал. Неудивительно, что на своих лучших фотопортретах, сделанных виртуозным харьковским мастером Альфредом Федецким, он позирует в черно-белой фрачной тройке.

Петр Чайковский в концертном фраке.

Харьков, 1893 г. Коллекция Ольги Хорошиловой

«Я лучшего ничего не видел» — так он описывал впечатления от снимков. Фрак, жилет и брюки на этих портретах, скорее всего, сшиты первоклассным мастером Станиславом Михайловичем Тедески, купцом 1-й гильдии, профессиональным закройщиком, который в 1880-е годы стал настоящей звездой среди петербургских портных. Свое знаменитое ателье на улице Большой Морской, дом 16/7 он открыл во второй половине 1870-х. По его распоряжению архитектор Людвиг Шперер перестроил здание во вкусе петербургской эклектики и добавил пятый этаж. В 1883 году он продал дом графу Зубову, сохранив за собой первый этаж с ателье. Туда приходили crème de crème (сливки общества) художественного Петербурга. У Тедески одевалась театральная элита столицы — директор Императорских театров Владимир Теляковский, артист Василий Самойлов, певец Николай Фигнер, дирижер Эдуард Направник.

Станислав Михайлович был чрезвычайно польщен принимать у себя самого Чайковского. Мгновенно снял мерки, предложил лучшее английское сукно и черный шелк для подкладки, уточнил особые пожелания великого клиента и отпустил — Петр Ильич всегда торопился. Эта фрачная суконная тройка, к счастью, сохранилась и находится в Доме-музее Чайковского в Клину. На спинке у ворота — черный элегантный гриф: «I. Tedeschi St. Petersbourg».

Возможно, Чайковский заглядывал сюда, на Большую Морскую, 16, не только к Тедески. По случайному стечению обстоятельств здесь в 1887 году открылась частная Петербургская музыкальная школа, учрежденная коллегами Петра Ильича, профессорами столичной консерватории.

Это было в начале марта 1869 года. Москва готовилась сыто и пьяно повеселиться на Масленицу. Артистический кружок давал грандиозный бал в Дворянском собрании. Приглашение получил и Петр Ильич. По уговору со своими друзьями, супругами Бегичевыми, он должен был приехать к ним и после ужина вместе поехать в маскарад. Композитор, однако, не знал, какой образ выбрать. На помощь пришла Марья Васильевна Бегичева, дама с богатым гардеробом и не менее богатой фантазией. А что, если Петьке (так его называла, по-свойски) примерить наряд ведьмы — такого ни у кого во всей Первопрестольной нет. И смешно, и необычно, то есть как раз для такого артиста, как он.

«Артист», конечно, замялся, ведь костюм-то женский, хоть и ведьмы, да и как он в нем будет танцевать. Но Марья Васильевна была дама крутого нрава и возражений не терпела. После споров и примерок, после робких и тщетных попыток убежать восвояси, Чайковский костюм надел — но не ведьмы, а настоящий, женский, прямиком из Парижа. Это было драгоценное домино без единого шва, из черного кружева, сотканное на лучшей французской фабрике и повторявшее точь-в-точь домино императрицы Евгении. Обошлось оно Бегичевой в три тысячи рублей. Так, по крайней мере, утверждала свидетельница этого события Александра Соколова. Выбор композитора она объясняла тем, что ни один другой наряд на нем не сходился.

И вот две очаровательные маски, ведьма Бегичева и прелестная кружевная домино-Чайковский, отправились на бал. Вошли в залу Дворянского собрания, тут же прошел шепоток: многие прознали про мистификацию, но думали, что ведьма — это сам Чайковский, а под домино скрывается Бегичева. Были взгляды, были шутки, смельчаки даже пытались ущипнуть ведьму, полагая, что это их закадычный друг Петр Ильич. Тем временем ничего не подозревавший супруг Бегичевой ворковал в дальней комнатке со своей новой пассией, балериной Никулиной. Он был уверен в том, что жена осталась, как обещала, дома. Но, о ужас, ему нашептали, что в зале среди масок видели даму в знаменитом драгоценном домино — значит, Марья Васильевна здесь!

Всё дальнейшее, в пересказе Александры Соколовой, похоже на вампуку. Разоблачения следовали одно за другим. Бегичева шумно уличили в неверности, маски вынуждены были открыться, общество узнало, что ведьма — это Марья Васильевна, а домино — Чайковский. История кончилась драматичной развязкой: супруги приехали домой, Марья Васильевна разрыдалась, Владимир Петрович заперся в кабинете. Чайковский, невероятно смущенный, тихонько ретировался и до конца своих дней не мог забыть того вечера.

Водевильную историю на разные лады, с разным набором участников и свидетелей описывали другие. Дочь Николая Кашкина, к примеру, сообщала, что Петр Ильич явился на бал в черном домино лишь потому, что заключил пари с ее отцом: они порознь приедут на бал и выиграет тот, кто дольше останется неузнанным. Все прочее, однако, в общих чертах совпадает с рассказом Соколовой.

Сейчас эту историю принято называть апокрифом, мол, не было ни платья, ни домино. Да и как вообще мог гениальный беспорочный композитор вести себя так недостойно?! Мы испорчены XX веком. В XIX столетии к подобным шалостям относились проще, умели от души посмеяться и оценить удачную костюмную шутку. Тогда многие охотно переодевались. Постигали искусство травестии в детстве. На шумных рождественских маскарадах девочки вдруг становились маленькими лордами в бархатных штанишках, а мальчики носились по зале златокудрыми женственными эльфами. В закрытых мужских учебных заведениях, в том числе военных, переодевались во время выпускной вечеринки. У каждого она была своя, но сценарий почти не отличался. Юноши, радовавшиеся окончанию тоскливой учебы, устраивали торжественные похороны самых нелюбимых предметов. В кадетских корпусах это была геометрия и химия. В Морском кадетском корпусе — «Морской альманах», увесистый том, которым пользовались при решении ненавистных астрономических задач. Отпетых двоечников назначали в «хор плакальщиц», и некоторые, для большего соответствия, надевали сделанные из наволочек юбки и бабьи платки.