Константин Симонов - Записки молодого человека

И люди шли мимо него и уходили куда-то в ме­тель, в сторону зарева.

Начальник штаба армии генерал Дронов, обратив­шись к Голикову, спросил его, какие части там, впере­ди?

— Все, что впереди, в Богородицке,— сказал Го­ликов.

— А ведь полк,— Дронов назвал номер полка,— еще не подошел сюда. Сейчас здесь впереди вас ни­чего нет, товарищ командующий.

— Разведка есть! — сказал Голиков.— С меня до­вольно. Разведка впереди. Поняли?

Он увидел приехавшего с нами полковника Немудрова и сказал ему:

— Немудров, мне то сообщают, что уже взяли Богородицк, то сообщают, что еще не взяли. Ничего не понимаю. Скорей всего еще не взяли. Так вот, отправляйтесь и берите. Тут до него километров во­семь. Двигайтесь.

Немудров откозырял и пошел, но вернулся с доро­ги.

— Товарищ командующий, какой пропуск?

— Пропуск? — переспросил Голиков.— Богородицк! Сегодня пропуск — Богородицк. Идите!

Несмотря на все то мрачное, что мы видели за этот день — сожженные и полусожженные города, зарево горящих кругом деревень, несмотря на лю­тый мороз и буран, все-таки во всем этом было что-то яростное и веселое. Мы наступали, наконец-то на­ступали! Об этом говорили и оставляемые немцами пожарища и их валявшиеся повсюду машины. Это чувствовалось и в голосе генерала и даже в той не­разберихе, которая творилась кругом.

Выбрав минуту, я подошел к Голикову и предста­вился как корреспондент "Красной звезды".

— Очень хорошо. Посмотрите, как мы тут вою­ем,— сказал он.

Начавшийся было разговор прервал какой-то ко­мандир, который привел только что пойманных на окраине этой деревни двух немцев. Видимо, они от­стали от своих и, обледеневшие, со зла стали в тем­ноте поджигать какую-то из еще оставшихся целы­ми изб.

Генерал подошел к пленным. Они были в ботинках и шинелях, в натянутых на уши пилотках.

— Из какой дивизии? — спросил генерал.

Ему ответили.

— Что, поджигали? — спросил Голиков.

Подтвердили, что поджигали.

Поджигателей было приказано расстрелять.

Их куда-то увели, а генерал ушел в дом. Дом состоял из двух частей; одна, кажется, была жи­лая, а другая представляла собой что-то вроде ог­ромного сарая с печью внутри. Там на земляном по­лу уже лежало вповалку несколько командиров. А из печи торчало два бревна; по мере того, как они прогорали, их подсовывали все глубже и глубже туда, в лечь. На дворе было не меньше тридцати градусов. Двери сарая были сорваны с петель, окна были выбиты, но все же по крайней мере сверху не сыпал снег и меньше задувал ветер.

У меня не было с собой ни сухаря, ни крошечки хлеба, вообще ничего. Я лег поближе к печке, при­мостившись так, чтобы, поворачиваясь, можно было греть то спину, то грудь. Кто-то из соседей поде­лился со мной замерзшим куском хлеба. Засунув в печь ведро, в нем топили снег и пили из ведра чуть теплую, грязную, с плавающей в ней соломой воду. Я так устал и намерзся за день, что все-таки уснул, иногда сквозь сон переворачиваясь.

Когда я проснулся через три часа, уже рассвело. Я встал и пошел по деревне. От нее почти ничего не осталось. Не сгорело только три избы. За ночь лю­ди наскоро завалили сверху обгорелыми бревнами и соломой подполы, чтобы там можно было ютиться и спать. Сюда, в эту деревню, сошлись люди еще из нескольких окрестных деревень, сожженных совсем дотла. Но в трех оставшихся избах было так мало места, что туда устроились греться лишь женщины с детьми, а все остальные только заходили по оче­реди погреться с краешку и снова выходили на мо­роз.

Я минут пятнадцать походил по деревне, еще не решив, что же мне теперь делать и как добираться до Богородицка. В это время из избы вышел Голиков, Он был с утра начисто, досиня выбрит. Вместе с ним вышел начальник штаба, с которым я вчера ехал. О Богородицке все еще не было окончательных све­дений. По одним слухам, он был взят, по другим — еще нет.

— Поезжайте,— сказал Голиков генералу Дронову.— Если Богородицк взят, сообщите мне, а если еще не взят — возьмите.

Я попросил у него разрешения поехать с началь­ником штаба.

— Поезжайте, поезжайте,— сказал он торопливо.

Метель так замела все дороги и все еще продол­жала мести с такою силою, что ехать дальше на ма­шине не было никакой возможности. Появились ка­кие-то санки, и мы втроем — Дронов, его адъютаит и я — поехали по направлению к Богородицку. Адъ­ютант правил лошадью, а мы сидели за его спиной в санях. Все кругом замело сплошной белой пеленой. Сани мотало из стороны в сторону и заваливало то в один, то в другой кювет. На дороге стояли взор­ванные немецкие броневики. Сквозь метель брели вперед небольшие группы бойцов — то ли пополне­ние, то ли отставшие. Метель не утихала. Проселочная дорога петляла во все стороны. Проехав часа пол­тора и уже приближаясь к Богородицку, мы встрети­ли ехавшие нам навстречу сани. В них сидел бурый от мороза полковник Немудров — тот самый, кото­рого командующий накануне отправил брать Богоро­дицк.

— Ну как? — спросил его генерал.

— Взяли. Ночью. И еще километров на восемь отогнали дальше. Бой идет,— сказал Немудров.— Я четыре донесения послал вам с пешими.

— Ни одного не дошло,— сказал Дронов.

— Наверно, заблудились связные, а может, замерзли,— сказал полковник.— А вы куда?

— Хотели туда. А теперь поедем обратно,— ска­зал Дронов.

Мы завернули сани и поехали обратно вслед за полковником. Через полтора часа мы вернулись в штаб. Там я наконец зашел во вторую, теплую, по­ловину сельсовета погреть окоченевшие руки, и мы с Немудровым, который тоже вторые сутки ничего не ел, разодрали пополам остатки перезрелой курицы.

Я колебался, что мне делать: то ли оставаться здесь, то ли со своими первыми впечатлениями, пока они интересны для газеты, срочно добираться до Москвы. В этот момент случилось сразу два со­бытия: наконец приехал на каком-то попутном гру­зовике Высокоостровский, и прилетел и сел у окра­ины деревни летчик с пакетом из штаба ВВС армии. Голиков сидел за столом и писал донесение, чтобы отправить его с летчиком. Я решился и, подойдя к члену военного совета армии, попросил его вы­садить из самолета бортмеханика и посадить в са­молет меня, чтобы я мог сегодня же попасть в Мо­скву и сделать корреспонденцию для газеты. Он с минуту колебался, но потом, видимо, понимая, что такое газетная спешка, решительно сказал:

— Ладно, снимем бортмеханика.

Летчик, выслушав это приказание, поморщился, посмотрел на меня и сказал:

— Хорошо. Только имейте в виду, вчера у меня уже один самолет сожгли, больше не хочу! Так что хоть голову себе отверните, а когда полетите, сразу смотрите во все стороны.