Константин Симонов - Записки молодого человека

Как в летний день снята была,

Ты по камням оледенелым

Со мной невидимо прошла.

За смелость не прося прощенья,

Клянусь, что, если доживу,

Ту ночь я ночью обрученья

С тобою вместе назову.

***

Словно смотришь в бинокль перевернутый —

Все, что сзади осталось, уменьшено.

На вокзале, метелью подернутом,

Где-то плачет далекая женщина.

Снежный ком, обращенный в горошину,—

Ее горе отсюда невидимо;

Как и всем нам, войною непрошено

Мне жестокое зрение выдано.

Что-то очень большое и страшное,

На штыках принесенное временем,

Не дает нам увидеть вчерашнего

Нашим гневным сегодняшним зрением.

Мы, пройдя через кровь и страдания,

Снова к прошлому взглядом приблизимся,

Но на этом далеком свидании

До былой слепоты не унизимся.

Слишком много друзей не докличется

Повидавшее смерть поколение,

И обратно не все увеличится

В нашем горем испытанном зрении.

Это был очень важный для меня вечер. Я силь­но волновался, перед тем как прочесть ребятам целиком эту книжку, которую, в сущности, вот так, подряд, всю никому еще до сих пор не читал.

Нам дают У-2

В этот вечер пришло сообщение о взятии Ельца частями Юго-Западного фронта. Я вызвался туда лететь. Нам обещали дать два самолета У-2, и на следующее утро туда, под Елец, должны были вылететь вчетвером — Высокоостровский, я и два фотокорреспондента — Бернштейн к Темин.

Однако утром на аэродроме, как водится, снача­ла не были готовы У-2, потом задержался где-то кто-то из летчиков, потом не было погоды, потом в снегу никак не могли сдвинуться с места лыжи, на которые стояли самолеты, но все-таки наконец мы поднялись и при довольно сильном ветре, ка­чаясь над самыми крышами московских домов, поле­тели.

Мы летели через Рязань и попали туда только к трем часам. Пока машины заправлялись горю­чим, а летчики обедали, выяснилось, что сегодня вылететь на Елец уже поздно. После обеда, погово­рив на аэродроме с командиром н комиссаром БАО, мы легли отдыхать. Вылет предполагался ранний.

Летчики тоже легли спать, не позаботившись пе­ред этим проверить, как поставлены и закреплены наши самолеты на аэродроме. За ночь разыгралась чудовищная метель, а утром, когда летчики пошли на летное поле, самолетов там не оказалось. Они бегали, искали самолеты и, наконец, вернулись в полной панике, заявив, что кто-то угнал их само­леты. Как бывает в таких случаях, появились даже различные версии, что кто-то видел, как какие-то самолеты поднимались в воздух, и так далее и тому подобное.

Будучи от природы Фомой Неверующим, я взял бензозаправку и поехал по аэродрому. После не­долгих поисков километрах в двух от того места, где мы вчера сели и оставили самолеты, на самой окраине аэродрома, незаметно уходившей под уклон, я обнаружил оба пропавших самолета. Они стояли недалеко один от другого. У одного было поломано шасси, а у другого — костыль.

Когда наши летчики были приведены к найден­ным самолетам, то оказалось, что для ремонта самолетов теперь нужен один или два дня.

Как попали самолеты на другой конец аэродрома? Очевидно, это можно было объяснить только одним — была очень сильная метель с ветром, поле аэродро­ма шло наклонно в сторону того оврага, на краю которого в конце концов оказались самолеты, само­леты стояли на лыжах и были не закреплены. Ве­роятно, они сорвались с места и поехали.

А в общем, как там ни объясняй, а в ближай­шие два дня, пока их не отремонтируют, лететь на них дальше нельзя. Из-за глупейшей истории мы не могли попасть теперь в Елец без вынужденного двухсуточного сидения в Рязани. Что было делать? В экстренном утреннем сообщении говорилось, что вчера вечером нашими войсками освобожден город Михайлов. Михайлов в каких-нибудь ста километрах от Рязани, и я, посоветовавшись с ребятами, ре­шил, что чем нам сидеть здесь, лучше поехать в Михайлов, сделать хоть какой-нибудь материал, и там будет видно. На том и порешили.

Командир БАО одолжил нам полуторку и два оде­яла. Мороз был градусов тридцать пять. Мы погру­зились в полуторку — один в кабину, остальные в кузов. Иногда меняясь местами, но все равно сильно замерзнув, мы километров за семьдесят от Ря­зани застряли посреди дороги. У полуторки поле­тело сцепление, и идти дальше она не могла. Она и так плохо шла с самого начала, много раз оста­навливалась, и ко времени этой последней остановки наступил вечер. К нашей удаче, сцепление по­летело как раз на вьезде в деревню. Мы на руках откатили полуторку на обочину и пошли к ближай­шей избе. Хозяином ее оказался старик, руководи­тель местной пожарной команды, судя по его словам, активный общественный деятель, а судя по виду — порядочный хитрец. Он предложил нам заночевать у него. Избушка была крохотная, на курьих нож­ках, а из-за перегородки то и дело высовывалась голова недовольно ворчавшей бабки.

— Вот нелюбезная она у меня,— говорил старик.— Нелюбезная, и все тут. Я человек гостеприимный, ко мне кто ни приходит, я всегда рад. Водочка-то у вас есть?

Мы ответили, что водочки нет, но есть спирг.

— Ну спиртик,— бодро отозвался старик,— а у ме­ня сальце есть. Может, и картошечки найдем. Ста­руха моя нелюбезная, но это оттого, что тут одни были, она им и сальца и картошечки выставила, а они уехали и не рассчитались Вот она меня теперь все пилит и пилит. А мне что, военные люди — свои люди; не дали и не дали. А старухе обидно.

Из этих слов старика нам стало ясно, что он великолепно знает, что почем, и если мы намекнем ему, что ни в коем случае не поступим так, как те мифические военные, вызвавшие гнев бабки, а тем более, если угостим его спиртом, то у нас будет все, что нам надо,— и сало и картошка.

Так оно и вышло. Старуха сварила нам котел кар­тошки с салом, мы достали спирт и, сильно замерз­шие за день, с большим вкусом пообедали. Старик бодро выпил сначала одну рюмку, потом другую, причем пил как-то украдкой, косясь за перегородку и пришептывая: "Как бы бабка не увидела".

А что? — спросили мы его.

— Ругается, не дает употреблять.

Когда он выпил третью рюмку, бабка его все-таки застукала. Она подошла к столу, обвела нас долгим вопросительным взглядом и сказала;

— Что же вы, его потчуете, а меня нет, хозяйку-то?

Тут мы сообразили, что старик просто-напросто хотел обездолить свою старуху, скрыв от нее, что мы его угощаем спиртом. Бабушка выпила с нами и сразу перестала бубнить.

Однако как ни хороша была картошка с салом, но надо было попробовать дозвониться до БАО, чтобы вызвать на помощь другую машину. Мы решили, что сами доберемся с утра до Михайлова на какой-нибудь попутной, но с этой машиной все-таки надо было что-то делать.

Сначала мы пошли в сельсовет. Там было пусто. Стекла выбиты, внутри стоял густой морозный пар. Это была последняя деревня, до которой во время своего наступления южнее Москвы несколько дней назад дошла немецкая разведка. Она заскочила в эту деревню, убила двух милиционеров и уехала. Телефон в сельсовете стоял, но провода были обо­рваны.