Сергей Краснобород - Старый альбом

Свое первое стихотворение он посвятил Павлику Морозову. Стихи получились натужные, ура-патриотические. В июне 1941-го года он сдавал выпускные школьные экзамены и писал сочинение на вольную тему. За четыре часа написал целую поэму, смысл которой сводился к тому, что он не любил учиться и ленился. Поэма была честная — любой мальчишка и сегодня может написать об этом. Ему поставили пятерку, но с такой оговоркой: «идеологически неправильно». Кончалась поэма такими строчками:

Пройдет еще десяток лет,

как этот детский май.

В моей душе умрет поэт,

но будет жить лентяй.

Михаил окончил школу в 1941 году. Началась война. Он поступает в Тбилисское артиллерийское училище, которое он окончил в числе лучших курсантов. Но всем присвоили звание лейтенанта, а Танхилевичу — старшего сержанта, как сыну расстрелянного «врага народа». В 1942-ом году Михаила призвали в действующую армию. Воевал на 1-м Прибалтийском и 1-м Белорусском фронтах в должности командира противотанкового орудия. В составе 33-й истребительно-противотанковой бригады прошел путь от Беларуси до Эльбы. В декабре 1944-го, по словам самого Танича, был едва ли не похоронен заживо в братской могиле после тяжёлого ранения. Награжден орденом Красной Звезды, орденом Славы III степени, орденом Отечественной войны I степени и 15 медалями. Его представляли даже к званию Героя Советского Союза, но не дали…

Нам было двадцать на войне.

В нас кровь играла и гудела,

Любовь, казалось бы, вполне

сердцами нашими владела.

Но не слыхала шум в крови

душа, уставшая смертельно.

И о войне, и о любви

нам вспоминается раздельно.

Была судьба не доедать,

входить в обугленные села,

копать, стрелять и попадать.

«любить» и не было глагола.

После войны Михал Танхилевич поступил в Ростовский инженерно-строительный институт, окончить который не успел, поскольку в 1947 году был арестован по 58 статье пункт 10 (антисоветская агитация). Карательные органы запустили тогда новый сценарий: всех, кто хвалил заграницу, тамошние дороги или радиоприемники, взять на заметку, а еще лучше изолировать. Танхилевич имел глупость где-то брякнуть, что немецкий радиоприемник «Телефункен» лучше советских. Как вспоминал после поэт,

на следствии не били, но мучили бессонницей, абсолютно не давали спать, чтобы на бесконечных допросах путался в показаниях. А на суде, хоть прокурор и потребовал пять лет, ему дали на год больше. При этом никаких доказательств вины так и не привели.

В тюрьмах и лагерях (в основном в районе Соликамска, на лесоповале) Танхилевич провёл все шесть лет, и был освобождён по амнистии 1953 года. По роковому совпадению в этом же лагере в 1938 году был расстрелян его отец.

На зоне ему повезло: известный художник Константин Ротов, тоже зэк, бывший до ареста главным художником журнала «Крокодил», которому поручили оформление наглядной агитации в лагере, взял Михаила в свою бригаду. Благодаря этому он спасся от лесоповала.

При Сталине боялись воровать

в трамваях, в поездах и на базарах,

И даже колосков себе нарвать

рискнет мужик, и он уже на нарах.

И в страхе затаились города.

Был строг хозяин к воровству и пьянке.

забыв свои далекие года,

когда большевиком он грабил банки.

При Сталине порядок все же был,

не в счет в получку редкие попойки.

Но маляры без баночки белил,

ну, ни один не уходил со стройки.

При Сталине боялись воровать,

но если на двоих одна рубаха,

ну как себе по нитке не урвать:

мы русские, мы были выше страха!

Первая жена Михаила Танхилевича Ира не ждала, пока он отмотает свой лесоповальский срок. Возвратившись из лагеря в Ростов, он ушел от нее. При себе он имел тогда подушечку-думку, вышитую крестиком, книжку «12 стульев» и мельхиоровую чайную ложку. Он отправился в Москву, работал на радио и в прессе. Газеты вдруг ни с того ни с сего захотели печатать его стихи. А он вдруг призадумался: не поднимутся ли вихри враждебные по поводу этого слишком уж неблагозвучного под русскими стихами имени, и не лучше ли было бы звучать ему пусть и не так уж надуманно, а хотя бы покороче?! Так же Миша Танхилевич стал Михаилом Таничем.

Во мне всякого до черта,

От неподвижности до непоседности!

И все ничего бы,

Но есть черта,

Как бы черта оседлости.

Чертова родинка,

Мой изъян —

Местечко вместо пространства.

Она сгибает меня,

Как дворян

Распрямляло дворянство.

Ну, не был мой дед

Городским головой,

И он дрожал

Со своими курями,

Когда на Пасху городовой

Совал ему в нос

Кулаки с якорями.

Дай ему, дедушка,

Не трусь,

Чтоб знали все в Таганроге!

А то ведь и я не распрямлюсь,

Пока не вытяну ноги.

Первый сборник стихов Михаила Танича «Возвращение» вышел в 1959 году.

Как-то поэт забрел на 7 ноября, в самый престольный советский праздник, в общежитие молодых специалистов. Общежитие гуляло. Роскошно накрытый стол: икра кабачковая и свекла маринованная — сколько хочешь, в банках, а еще, разумеется, селедка с луком, а может быть, даже и одесская колбаса. Но вечер был интеллектуальным — пели песни и читали стихи. Там в компании была девушка, которую все просили спеть «Осенние листья». Пела она негромко, по-актерски. Закончив, она сказала: «А теперь я спою вам две песни нашего поэта Михаила Танича. Музыку, какую-никакую, я подобрала сама». Она не знала, не могла знать, что это за незваный пришелец навестил их тем вечером, что этот вылупившийся на нее тридцатилетний старик и был «наш» Михаил Танич, стихи которого частенько заполняли местную безгонорарную газету. Эта девушка Лида стала после этого женой Михаила Танича на всю оставшуюся жизнь.

В начале 1960-х годов приобрела известность песня Танича, написанная в соавторстве с Яном Френкелем «Текстильный городок. Её исполняли после многие певицы. Буквально через несколько дней после того, как песня прозвучала в эфире, Танич, покупая папиросы в небольшом киоске у Курского вокзала, услышал, как продавщица напевает эту песню.

Удар в самое сердце: «Первая моя песня!» Он наклонился к окошечку и этак, не без хвастовства, сказал продавщице:

— Эту песенку, между прочим, написал я!

— Да? — Она посмотрела на него, как на сумасшедшего. И ответила вполне, как сейчас говорят, конкретно: — Мордой не вышел!..

Писать, покуда мастера

евроремонта за стеною

не подошли еще с утра,

чтобы издеваться надо мною.

Вот-вот моторы зашумят,

и завизжат электродрели.

А как начнется этот ад,

бросайте струны менестрели.

Они задержатся, небось:

святое право гегемона!

А то ведь мат проходит сквозь

перегородки из бетона.

Я что-то вам хотел сказать,

а вы потом бы это спели.