Людмила Штерн - Жизнь наградила меня

И тут я, как говорится, облажалась. Вместо того чтобы, «не сказав ни единого слова», гордо войти в подъезд, я спросила: «Сережа, у вас есть клочок бумажки записать мой телефон?»

Довлатов остановился и смерил меня тяжелым взглядом:

– Зачем мне, скажите на милость, ваш телефон?

– И правда, зачем? – Я умудрилась рассмеяться с клокочущей яростью в душе: смотрите, какая цаца! Зачем мне ваш телефон! Конечно, блестящий рассказчик, к тому же красавец. Но самомнение! Но гонор! Ну, Довлатов, погоди! Если еще когда-нибудь тебя увижу, не узнаю, не замечу…

Наутро я позвонила Ефимовым поблагодарить за вчерашний бал.

– Вечерок на редкость удался, Мариша, – пела я в трубку. – Еда была отменная, никто не напился, не поругался. Я замечательно провела время.

– Как тебе понравился Довлатов?

– Кто-кто?

– Люд он, не притворяйся. Он только что звонил, рассказал, что вы гуляли до пяти утра, что он распушил павлиний хвост и тебя очаровал. Признался, что исчерпал все свои знания по американской литературе. Спрашивал про твою семью и обрадовался, что твою дочь зовут Катя, потому что его дочка – тоже Катя. И еще сказал, что хотел вернуться к нам с тобой доесть, допить и договорить, но ты отказалась. Жаловался на твой несговорчивый характер и попросил твой телефон. Я, конечно, дала… Надеюсь, ты не возражаешь?

На этом можно было бы закончить рассказ о вечере нашего знакомства. Но Довлатов в рассказе «Хочу быть сильным» описал эту историю иначе. В нем похожая на меня героиня фигурирует под именем Фриды Штейн. Вот отрывок:

«…Познакомили меня с развитой девицей Фридой Штейн.

Мы провели два часа в ресторане. Играла музыка. Фрида читала меню, как Тору, – справа налево. Мы заказали блинчики и кофе.

Фрида сказала:

– Все мы – люди определенного круга.

Я кивнул.

– Надеюсь, и вы – человек определенного круга?

– Да, – сказал я.

– Какого именно?

– Четвертого, – говорю, – если вы подразумеваете круги ада.

– Браво! – сказала девушка.

Я тотчас же заказал шампанское.

– О чем мы будем говорить? – спросила Фрида. – О Джойсе? О Гитлере? О Пшибышевском? О черных терьерах? О структурной лингвистике? О неофрейдизме? О Диззи Гиллеспи? А может быть, о Ясперсе или о Кафке?

– О Кафке, – сказал я.

– Я знаю, – сказала Фрида, – что вы пишете новеллы. Могу я их прочесть? Они у вас при себе?

– При себе, – говорю, – у меня лишь те, которых еще нет.

– Браво! – сказала Фрида.

Я заказал еще шампанского…

Ночью мы стояли в чистом подъезде. Я хотел было поцеловать Фриду. Точнее говоря, заметно пошатнулся в ее сторону.

– Браво! – сказала Фрида Штейн. – Вы напились как свинья!

С тех пор она мне не звонила…»

Итак, два рассказа. Первый написан сентиментальной женской рукой. Второй набросан ироничными скупыми штрихами. Но оба об одном и том же, и оба – правда.

…Довлатов вынырнул из небытия через месяц после нашей первой встречи. Он позвонил и пригласил нас с Витей на свой первый литературный вечер в Доме писателей. Чтение происходило в небольшом, битком набитом помещении на первом этаже. В парадных гостиных наверху праздновали день рождения Генриха Гейне.

Довлатов открыл папку и перевернул несколько страниц. Я сидела в первом ряду и заметила, как сильно дрожат у него руки.

– Я прочту вам несколько рассказов из моего армейского прошлого, – начал Довлатов хриплым от волнения голосом, – я три года служил на Севере, в Потьме… Впрочем, зачем я объясняю…

Не помню всего, что он читал. Осталось общее впечатление строгой, прозрачной прозы, без базарного шика и жульнических метафор. Один рассказ – «Чирков и Берендеев» – до сих пор знаю почти наизусть. Он был такой смешной, что Сережин голос тонул в шквале смеха. Некоторые фразы из этого рассказа стали крылатыми в нашей среде.

Отвлекаясь от Сережиного вечера… Через месяц рассказ «Чирков и Берендеев» был отмечен в доносе, направленном в ЦК ВЛКСМ. В частности там говорилось: «Чем художественнее талант идейного противника, тем он опаснее. Таков Сергей Довлатов… То, как рассказал Сергей Довлатов об одной встрече бывалого полковника со своим племянником, не является сатирой. Это – акт обвинения. Полковник – пьяница, племянник – бездельник и рвач. Эти двое русских напиваются, вылезают из окна подышать свежим воздухом и летят. Затем у них возникает по смыслу такой разговор: " Ты к евреям как относишься?" – задает анекдотический и глупый вопрос один. Полковник отвечает: "Тут нам в МТС прислали новенького. Думали – еврей, но оказался пьющим человеком!.."»

В конце вечера его окружили в коридоре тесным кольцом. Сергей возвышался над всеми растерянный и смущенный. Ни следа надменности и высокомерия. Я тоже пробилась к нему и спросила:

– Вы могли бы дать мне почитать другие рассказы?

– Да, да, конечно.

Он ринулся в зал, опрокинув на ходу стоящий в проходе стул, и через минуту появился со своей папкой.

– Вот, пожалуйста. Если понравятся, звоните в любое время дня и ночи, если не понравятся, – не звоните никогда. И не потеряйте, и не порвите.

– Буду обращаться с исключительной осторожностью.

«Обращаться с исключительной осторожностью» – цитата из популярной тогда книжки «Физики шутят». В переводе на обычный язык это означало, что дорогой и хрупкий измерительный прибор не уронят на пол и не разобьют вдребезги. Довлатов этой книжки не читал и насупился:

– Что-нибудь не так?

– Буду беречь как зеницу ока.

– Когда вам позвонить?

– Скажем, через неделю.

– Я позвоню вам завтра.

– Боюсь, я не успею до завтра всё прочесть.

– Постарайтесь. Мне очень важно ваше мнение.

– Тоже нашли себе Белинского. Какое значение может иметь мое мнение!

– Огромное. Я хочу, чтобы вы знали: кроме литературы, я больше ни на что не годен – ни на политические выступления, ни на любовь, ни на дружбу. От меня ушла одна жена и, наверно, скоро уйдет другая. И правильно сделает. Я требую постоянного внимания и утешения, но ничего не даю взамен. Ваше мнение очень для меня важно, потому что я испытываю к вам доверие. Вы так смеялись, когда я читал. Но упаси вас Бог довериться мне. Я – ненадежен и труслив. К тому же пьющий.

К концу его монолога я мечтала провалиться сквозь землю. Не каждый день в коридоре Дома писателей приходится слышать от малознакомого человека подобные откровения, произнесенные очень громким голосом. Я видела Довлатова второй раз в жизни, причем в первую встречу он показался мне высокомерным и самонадеянным. Что же он на самом деле за человек?

Эту ночь я провела на кухне с папкой его рассказов и пачкой сигарет, а утром объявила домашним, что в русскую литературу вошел новый гениальный писатель.