Людмила Штерн - Жизнь наградила меня

– Почему в субботу?

Внезапно, из ничего, из случайно оброненного слова мое путешествие стало приобретать реальные черты.

– В воскресенье у меня день рождения, и муж устраивает праздник. Будут верблюжьи бега, соколиный парад, на ужин обещал приехать сам… наш дядя. Поверьте, гостье нашей семьи будет оказан очень сердечный прием.

– А кто, между прочим, «сам ваш дядя»?

– Шейх Заед бен Султан-аль-Найан, президент Объединенных Арабских Эмиратов.

Авиалайнер компании «Сабена» приземлился в NADIA – Новом Международном Аэропорту Абу-Даби – точно по расписанию. Паспортный контроль и таможенные формальности заняли несколько минут. В зале аэропорта много черного и белого мрамора, всё кричит о богатстве. Меня встречают два господина в белых «кандурах» и белых «гутрах» – платках с черными обручами на головах. Они – сама любезность и предупредительность: на безупречном британском английском информируют меня о погоде. И есть о чем поговорить: за стенами аэропорта – 45 градусов жары по Цельсию.

Мы сели в белый «роллс-ройс» – лично я в первый и, боюсь, в последний раз в жизни – и понеслись по изящному и тонкому, как стрела, мосту Мухта-бридж, соединяющему остров Абу-Даби с «материком». Садилось солнце, накрывая воду залива золотистой парчой. С заходом солнца небо мгновенно почернело, и внезапно в кромешной тьме из-за поворота возник город Абу-Даби. Ультрасовременная архитектура. Выпуклые и вогнутые стены пирамидальных и круглых зданий; кичливые небоскребы с золочеными зеркальными окнами и бассейнами на крышах вперемежку с грациозными очертаниями мечетей; полусфера муниципалитета и рядом устремленные вверх бетонные стрелы главной часовой башни. Я попросила на минуту остановиться и вышла из машины. Главная часовая башня фосфоресцирует зеленым светом, минареты мечетей – небесно-голубым. Гигантский кофейник на крыше Центра искусств льет золотой кофе в светящуюся чашу. На площади Корниш фонтан Дубай рассыпается миллионом серебряных и алых брызг… Всё горит, переливается, сверкает – какое-то световое неистовство. Город тонет в цветах: витиеватые клумбы, цветочные призывы, выполненные арабской вязью, цветочные часы, газоны в пунцовых рододендронах. Воздух напоен душным и сладким цветочным ароматом. Гвоздики еще сверкают яркими, дневными красками, а георгины рядом уже гаснут, и сквозь их лепестки и листья их стеблей течет фиолетовая ночь. На улицах ни одной живой души. Мы подъезжаем к парку. Отворяются решетчатые ворота, в глубине среди пальм и кипарисов сияет в розовой подсветке резиденция Наны и ее мужа. Описывать эту резиденцию можно на тридцати страницах, а можно и тремя словами: мрамор, хрусталь, ковры.

Мне отвели «покои». Не комнату, не две, а именно покои. Я уселась в черную мраморную ванну-джакузи, и тут зазвонил висящий над ней телефон. Нана просила извинения, что не смогла приехать в аэропорт, только-только освободилась и будет у меня через десять минут.

Она появилась в длинном черном платье, на голове – черный атласный платок, на лице маска. Да-да, не чадра, не паранджа, а именно маска – никаб. Открытыми оставались глаза и переносица. На каждом пальце сверкали кольца, соединенные между собой тончайшими золотыми цепочками, сходящимися в аметистовую звезду на тыльной стороне ладони. Эта звезда, в свою очередь, соединялась цепочками с браслетами, усыпанными драгоценными камнями.

– Господи! Ты что, всегда так одеваешься?

– При посторонних мужчинах – всегда. Дома, с мужем и близкими, я выгляжу вполне нормально. Сейчас у нас с деловым визитом был министр сельского хозяйства.

Мрачная торжественность ее наряда резко контрастировала с веселыми голубыми глазами.

– Я ужасно рада, что вы приехали! Идемте ужинать. У меня сегодня в гостях дипломатические дамы: младшая жена шейха эмирата Шарья, две жены шейха эмирата Дубай и Марина, жена нового посла Саудовской Аравии Али аль-Шалаби. Кстати, она тоже русская эмигрантка и тоже училась в Колумбийском университете.

– Нана, я боюсь показаться бестактной, но мне очень любопытно…

– Ваш вопрос капнул с языка, как здесь говорят, – засмеялась Нана. – Вам хочется спросить, сколько жен у моего мужа. По закону он может иметь четыре, но я у него одна. Он уверяет, что пока меня ему более чем достаточно.

– А он будет с нами ужинать?

– Боюсь, что нет. У него давно запланирован деловой обед в «Интерконтинентале». Так что мы будем принимать гостей неформально, на моей половине.

– Нана, я как-то не подумала. У меня нет с собой ни длинной юбки, ни черного платья.

– Не беспокойтесь. Вы не мусульманка, можете носить, есть и пить всё, что вам вздумается. Вы приехали в самую толерантную арабскую страну – законы ислама на вас не распространяются.

Нас шестеро. Мы сидим в гостиной на белом длинном диване, как птицы на проводах. Пять дам в черных, глухо застегнутых абах и никабах на случай появления Наниного мужа. Я в белом шелковом платье и белых босоножках с короткими рукавами чувствую себя белой вороной. Разговор идет по-английски: о модах, детях, школе, прислуге. Мне хочется поговорить с Мариной Шалаби, порасспрашивать ее о здешнем житье-бытье. Один раз я даже обратилась к ней по-русски и в ответ услышала сухое «Excuse me?».

Она держится подчеркнуто отчужденно, будто окружена невидимым ледяным полем. Наконец Нана объявила, что сейчас подадут ужин. Никто не снял никабов, только Марина небрежно бросила свой на диван. Она была очень хороша собой – волна золотистых блестящих волос до плеч, необыкновенный разрез фиолетовых глаз, чувственный рот, гордая посадка головы. Хотя она участвовала в разговоре наряду с другими дамами, меня не оставляло ощущение, будто в каждом ее слове таится насмешка, будто она презирает всех нас, и этот дом, и этот образ жизни. А может, мне показалось – очень уж совершенное и строгое у нее лицо, прямо как у северной богини. Служанки внесли белую кружевную скатерть и положили ее на ковер. Затем появились серебряные блюда с едой. На одном – тончайшие ломтики баранины, на другом – рис с шафраном, на третьем – местная рыба – хаммур, на четвертом – пряности и соусы. Дамы усаживаются вокруг скатерти на ковер. Только сейчас я замечаю, что они без туфель, но в черных чулках. Их туфли стоят у порога. Я боюсь заехать своими босоножками в рис, незаметно скидываю их и отфутболиваю под диван.

Служанка обносит нас кувшином с водой и чашей. Она льет воду из кувшина, и гости моют правую руку. Дамы умудряются двумя пальцами приподнять край никаба, закрывающий рот, и той же рукой забросить в него кусочек мяса, рыбы или щепотку риса. Левой рукой они опираются о ковер. Ни одна рыбья косточка не материализовалась в поле зрения, ни одна капля соуса и ни одна рисинка не упали на платье. Я из страха опозориться не дотронулась ни до чего. Затем служанка вновь обнесла нас кувшином с водой и чашей.