Людмила Штерн - Жизнь наградила меня

В четверг я улетала обратно в Брюссель. На прощание мне вручили два подарка. От Наны – специальную карточку компании «Gulf», которая давала мне право бесплатно заправлять машину бензином в течение года. А шейх Халид подарил мне позолоченную статуэтку верблюда.

– Пусть этот скромный талисман принесет вам здоровье и удачу, – сказал шейх, – а главное, выносливость. И, пожалуйста, приезжайте снова. Я уверен, что вы полюбите наши пустыни и наши пески.

Намек на мою мигрень во время верблюжьих бегов был очевиден.

– Благодарю вас, шейх Халид, я очень тронута. – Мой голос струился, как малиновый сироп из опрокинутой бутылки. – А вы приезжайте к нам в Новую Англию кататься на горных лыжах. Я уверена, что вы полюбите наши горы и наши снега.

Меня снова усадили в белый «роллс-ройс», и я снова неслась по тонкому, как стрела, Мухта-бриджу. А так как я из гордости не попросила Нану сфотографировать меня на фоне этого белого чуда, нет никаких доказательств, что эта история – чистая правда.

В Севилье у Вити было запланировано деловое свидание. Он должен был обсудить с заведующим кафедрой Computer Science Севильского университета возможность совместных исследований и обмена студентами в рамках культурного сотрудничества. Телефонные переговоры продолжались около года, и вот, наконец, им предстояло встретиться.

Входя в мрачное, торжественное здание университета, поневоле робеешь и забываешь об оставленных за тяжеловесными воротами извилистых, полных музыки и света улочках Севильи, об отворенных настежь двориках (патио) с фонтанами и цветами, об изящных, кокетливых девушках с балетными осанками, о манящих запахах паэльи из таверн, о легкомысленном, нарядном городе, созданном для опер и любви.

Университет, в прошлом табачная фабрика, построенный в XVIII веке, был задуман как гигантский памятник андалузского барокко, уступающий по величине и уродству только Эскуриалу, дворцу короля под Мадридом.

Несмотря на толковые объяснения секретарши, мы проблуждали по университетским лабиринтам около получаса, прежде чем взобрались на башню, в которой располагалась кафедра Computer Science. Из этой башни в кабинет завкафедрой надо было спускаться по внутренней винтовой лестнице, держась обеими руками за чугунные перила. На лестнице было темновато, витражные круглые окна пропускали слабый зеленоватый свет, над нами что-то шуршало и шелестело. Я боялась, что на меня прыгнет разбуженная летучая мышь.

Но кабинет оказался светлым и просторным, с вполне современной мебелью, суперкомпьютером «NeXt» и факсом «Panasonic».

Заведующая кафедрой, профессор Леона Кампала, высокая, стройная дама лет тридцати пяти в темно-синем костюме и тяжелых роговых очках, встала из-за стола и без улыбки поздоровалась, сделав несколько шагов нам навстречу. Блестящие, цвета вороньего крыла волосы стянуты на затылке тяжелым узлом. Ни серег, ни колец, ни браслетов. Единственная дань женственности – три верхних расстегнутых пуговицы белоснежной блузки, приоткрывающие смуглую, нежную кожу.

Профессор Кампала предложила нам фрукты, минеральную воду и пригласила сотрудников кафедры спуститься к ней в кабинет на заседание. Ее английский был безупречен. Равнодушно-любезное выражение лица, скупая жестикуляция и весь ее деловой облик не давали никакого повода для двусмысленных толкований. И все же… Это лицо волновало, я не могла отвести от него глаз. Леона Кампала была красива какой-то странной и дикой красотой. Прямой, чуть длинноватый нос, полные, чудесно вырезанные губы, за ними «мерцали» зубы белее очищенных миндалин. Вот она сняла очки и потерла пальцем переносицу – жест, столь привычный для близоруких. Глаза у профессора чуть раскосые, и было в них чувственное, и в то же время жестокое выражение. А ведь когда близорукие снимают очки, их взгляд обычно беззащитен и откровенен…

Я попыталась вникнуть в суть их беседы. Обсуждался компьютерный язык «Ада». Я вспомнила о романе Набокова «Ада» и спросила, в честь кого назван этот язык.

– В честь графини Ады Лавлейс, дочери лорда Байрона, – ответила Леона Кампала.

– Она имела какое-нибудь отношение к программированию?

– Самое непосредственное. В середине XIX века английский математик Бэббидж придумал нечто, что он назвал «аналитический вычислительный мотор». Конечно, при той технологии создать компьютер он не сумел, но его идеи далеко опередили его время. Свое открытие он описывал в письмах к графине Лавлейс, с которой много лет состоял в дружеских отношениях. После смерти Бэббиджа Ада опубликовала его труды со своим предисловием. Кроме того, научному миру графиня была известна тем, что переводила на английский язык работы итальянского математика Менабреа… В научных компьютерных кругах Аду Лавлейс называют первым в мире программистом, и в честь ее назван этот компьютерный язык.

Витя не возражал, но потом опроверг эту легенду. То есть все факты Леона Кампала излагала правильно, включая название языка в честь графини. Но ее предисловие к Бэббиджу и переводы Менабреа не оказали никакого влияния на теорию и практику программирования. Программисты любят легенды так же, как спортсмены, поэты, повара и музыканты…

Совещание окончилось. Леона Кампала встала из-за стола. Крепкое рукопожатие, церемонный наклон головы. Обращаясь к своему сотруднику, ассистенту кафедры Хуану Орсону, она попросила проводить нас. Я не могла отделаться от ощущения, что эти холодновато-надменные манеры являются не естественным поведением профессора Кампалы, а результатом тренировки, некой ширмой, скрывающей страстную, необузданную натуру…

Мы вышли на залитую солнцем площадь Испании.

– Какая красавица ваша заведующая кафедрой, – сказала я Хуану Орсону.

– Красавица-то красавица, – усмехнулся Хуан, – а нрав бешеный, вся в прапрапрапрабабку.

– Вы знакомы с ее прапра?

– Все с ней знакомы, весь мир. Леона Кампала – прямая прапра… не помню, сколько там, праправнучка Кармен. Перечитайте внимательно новеллу Мериме, то место, где описывается внешность прекрасной цыганки. И вы убедитесь, что прабабка и правнучка похожи как две капли воды…

Если вы приехали в Испанию больше, чем на две недели, коррида вольно или невольно «постучится к вам в дом». Скорее всего, вы хоть один раз пойдете на нее из любопытства. А если не пойдете, вам покажут ее по телевизору. Вырубите телевизор – репортаж о корриде передадут по радио. Если у вас есть испанские друзья, они непременно заведут разговор о корриде. А если друзей нет, вы услышите обсуждение корриды за столиками в баре или ресторане.