Людмила Штерн - Жизнь наградила меня

Вот кто взял нотой выше.

Твоя Л.Ш.»

Реакции на этот демарш не последовало.

Приезжая в Бостон или встречаясь с нами в Нью-Йорке, Иосиф дарил нам только что опубликованные сборники стихов с автографами. Его приветы нас радовали и веселили. Особенно потому, что легкомысленный, шутливый тон этих «стишат» резко контрастировал с драматическими и даже трагическими стихами самих сборников.

Как-то раз, в Нью-Йорке, мы с Бродским, говоря по телефону, поссорились по какому-то пустяковому поводу, бросили «друг на друга» трубки, и я уехала в Бостон, не попрощавшись.

Через несколько дней от него пришла бандероль: никакого письма, только две книжки: «Часть речи» и «Конец прекрасной Эпохи». На «Части речи» был такой автограф:

А на сборнике «Конец прекрасной эпохи» Бродский написал:

Я растрогалась, и мир был восстановлен.

Почти с каждым его автографом на подаренных нам книжках связана какая-нибудь история.

Например, автограф на тоненьком сборнике «Вид с холма» (стихотворения 1992 года), изданном в Швеции в количестве 25 экземпляров ко дню рождения Бродского…

Ему предшествовала такая история. В 1993 году мы со Штерном три месяца прожили в Испании – Витя читал в университете в Сарагосе летний курс. Изъездили всю страну вдоль и поперек. Путешествовали в Пиренеях – в Андорру и обратно, во Францию и обратно. Поехали и в высокогорный национальный парк Ордеса.

Туда ведет узкая горная дорога с двухсторонним движением без разделительной полосы. Слева – отвесная скала, справа – лучше не смотреть – пропасть. Обочины нет, есть маленькие белые столбики.

Всю жизнь любовь к горным видам мирно уживалась у меня с боязнью высоты. Но в Пиренеях, проползая по хлипкому мостику через речку с многообещающим названием «Инферно», то есть «Ад», я почувствовала, что любви всё меньше, а страха всё больше. «Могли бы назвать речушку как-нибудь иначе», – проворчал Витя.

В этот момент из-за поворота нам навстречу медленно выполз военный грузовик с прицепом. Груз был закрыт брезентом, но, судя по высоте и огромным размерам, это могли быть пушки, танки или даже ракетные установки.

Поворот был такой крутой, что хотя грузовик ехал по своей стороне, его прицеп тащился по нашей полосе. Витя остановился, давая прицепу выровняться. И в этот момент между грузовиком и нашей хрупкой «фиестой» вклинилась, обгоняя грузовик, другая военная машина – «амфибия». Вероятно, ее водитель демонстрировал мастерство обгона на горной дороге.

«Амфибия» ощутимо шарахнула по нашему боку. Раздался лязг и скрежет, наша «мыльница» закачалась и накренилась, вплотную прижавшись к белым столбикам. Очумевший водитель «амфибии» промчался еще метров пятьдесят, прежде чем нажать на тормоз. Остановился и грузовик. За ним остановилась колонна из девяти военных машин, и из них высыпались солдаты. Они бежали к нам, крестясь по дороге, а мы сидели как вкопанные, не смея шелохнуться.

Офицер дернул водительскую дверь и стал вытаскивать Витю из машины. Пассажирская дверь была наглухо вдавлена белым столбиком внутрь. По правому моему локтю и руке до плеча начал расползаться бурый синяк. Меня, как тряпичную куклу, тоже извлекли через водительскую дверь и посадили на дорогу.

Солдаты, цокая языками и взывая к Святой Марии, стали оттягивать машину от края. Вид у «фиесты» был устрашающий: разбитые фары, искореженный бампер, ободранный бок и намертво вмятая дверь.

Я слегка очухалась, подошла к спасшим нас столбикам, взглянула вниз и, как выражается одна моя приятельница, «мне стало холодно в ноги».

Отвесные зазубренные откосы образовывали «адский» провал, а далеко внизу виднелись остроконечные скалы и верхушки сосен… Это был потрясающий вид!

…Приехав несколько месяцев спустя в Нью-Йорк, мы навестили Бродского. Рассказывали ему про Испанию, про аварию и про ошеломительный вид с Пиренейских гор.

Когда мы прощались, Бродский вынул из ящика письменного стола тоненькую голубую книжку – сборник «Вид с холма» и написал автограф.

В январе 1993 года Барышников выступал в Бостоне с труппой Марка Морриса, и гастроли совпали с его днем рождения 27 января. Мы решили устроить праздничный обед. Позвонили Бродскому в Саут-Хэдли и Капланам в Нью-Йорк. Иосиф сказал, что перетасует расписание и обязательно прибудет. А Роман с Ларисой вместе приехать не могли, кто-то из них должен был остаться «в лавке», то есть в их ресторане «Русский самовар». Бросили жребий – ехать выпало Ларисе, которая и появилась за день до праздника. Мы пришли в кондитерскую заказывать торт. На его шоколадной поверхности попросили начертать кремом по-русски «С днем рождения, дорогой Миша». Вокруг надписи предполагалось воткнуть свечки. В магазине «Всё для праздника» мы нашли подсвечнички в виде стоящих на пуантах крошечных балерин, держащих свечки в поднятой руке. Принимая заказ, кондитер сказал:

– Держу пари, что торт для Барышникова.

– Откуда вы знаете?

– Мозги еще на месте, – сказал хозяин, постукав себя костяшкой пальца по лысому черепу, – в новостях передают, что Барышников танцует в Бостоне. А вы велели по-русски написать на торте «Миша», да еще с балеринами.

Накрывая на стол, я сказала нашей пятилетней внучке Вике: «Обрати внимание, Викуля, – сегодня к нам в гости придут два человека. Один пишет самые лучшие в мире стихи, а другой танцует лучше всех на свете».

«Лучше меня, что ли?» – спросила Вика.

…Всё получилось синхронно. Бродский приехал днем, и они с Ларисой успели на Мишин спектакль. (Я видела балет накануне.) Из театра прикатили все вместе. На подаренной Барышникову книге Бродский написал такой автограф: