Людмила Штерн - Жизнь наградила меня

Когда мы поселились в Штатах, Андрей, приезжая, всегда навещал нас. И мы старались не пропустить ни одного его выступления. Когда я закончила первую свою книжку, он даже попытался выступить в качестве моего литературного агента, то есть звонил американским знакомым издателям, горячо меня рекомендуя.

Тринадцатого января 1976 года, аккурат под старый Новый год, наша семья перелетела Атлантический океан и приземлилась в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке.

Этот город производит ошеломляющее впечатление, и побывавшие в нем делятся на две группы: тех, кто его обожает, и тех, кто его ненавидит. Я отношусь к первой группе, и в ряду городов, где хотелось бы навеки поселиться, поставила бы его на второе место после Питера.

Первое предложение работы пришло Вите из Бостона, и мы под мои причитания уехали из Нью-Йорка, оставив там нашу дочь Катю, которая сумела поступить в Колумбийский университет без аттестата зрелости, после девятого класса советской школы. Ее знаний оказалось достаточно, чтобы успешно сдать американские тесты.

Впрочем, я успела поработать и в Нью-Йорке. К сожалению, очень короткое время, а точнее 35 минут.

Моя американская подруга Анн Фридман, будущая переводчица Довлатова, повесила в холле своего дома объявление, что эмигрантка из Советского Союза ищет работу бебиситтера. На большее я претендовать не могла ввиду отсутствия английского языка. Анн жила в доме Колумбийского университета, населенном профессорами и аспирантами.

В тот же день раздался телефонный звонок: меня пригласили работать за нормальные тогда пять долларов в час в семью профессора литературы эпохи Возрождения. Моим подопечным оказался мальчик Беня (Ben), десяти месяцев от роду. Беню одели, посадили в коляску, дали в ручку банан, и мы чинно отправились на прогулку. Спустились к реке Гудзон, омывающей Манхэттен с западной стороны, и двинулись по набережной. Прошли метров сто, а может и меньше. Вдруг раздался истошный Бенин вопль, что-то серое и страшное метнулось перед Бениным лицом и исчезло, и я увидела расцарапанное, кровоточащее, искаженное ужасом и болью лицо бедного ребенка. Белка, подлая тварь, спрыгнула с дерева и выхватила у Бени банан.

Не буду описывать, как мы примчались домой, как через три минуты подъехала скорая и отвезла нас с Беней и его мамой в госпиталь на предмет уколов от столбняка, промывания и заклейки царапин. «Спасибо тебе, Господи, – заливалась я слезами, – что глаза у ребенка целы». Меня уволили, выдав двадцать долларов, хотя я заработала за полчаса всего $ 2.50.

Благородство этой профессорской семьи (оказалось, что Бенина мама тоже профессор) нас поразило. Бенина мама позвонила через неделю и пригласила нас с Витей на прием (party), который она устраивала в нашу честь, чтобы познакомить со своими академическими друзьями и раздать наши резюме на предмет трудоустройства по специальности. Работу нам не нашли, но благодарность за этот жест я сохраню до конца своих дней.

В Нью-Йорке было много необычных знакомств на заре нашей американской жизни. Мне хочется здесь вспомнить еще об одном. Та же подруга Анн Фридман повесила в том же доме Колумбийского университета объявление, что эмигрантка из Советского Союза хочет давать уроки русского языка в обмен на уроки английского. На другой день раздался телефонный звонок, и мужской голос по-русски, но с заметным акцентом, сказал, что заинтересован в таких занятиях и готов сегодня же приехать. Я назвала адрес. Через два часа в дверь позвонили. На пороге стоял рослый, спортивного вида негр. (Теперь это слово – табу, надо сказать: рослый, спортивного вида афроамериканец; или, еще лучше, man of color.) От неожиданности я застыла, а он, шагнув вперед, улыбнулся двумя рядами белоснежных зубов и, протягивая мне руку, сказал: «Яробин Гилберт». По-моему, его развлекло мое замешательство.

Яробин был аспирантом юридического факультета Колумбийского университета, поступив туда после окончания Гарварда. Сын полуграмотных эмигрантов с острова Барбадос, он с раннего детства оказался необыкновенно способным, и у его мамы хватило упорства и сил добиться, чтобы мальчика приняли в элитную школу, которую он с блеском закончил. В момент нашего знакомства Яробину было двадцать пять лет. Он свободно владел пятью языками и готовился к большой карьере. Русским он занимался увлеченно и делал заметные успехи, чего нельзя сказать о моих достижениях в английском. Люди делятся на тех, кто любит учить, и тех, кто любит учиться. Я принадлежу к первой категории. Кроме того, я стеснялась своего жалкого словарного запаса и тяжелого акцента.

Внешность у Яробина была импозантная – вылитый актер Сидни Пуатье. Женщины на него оглядывались. Мы часто гуляли в Центральном парке, и я должна была по-английски рассказывать, что вижу вокруг. А я поручала ему прочесть одну-две главы из «Анны Карениной» и рассказать их содержание по-русски. Мы ездили с ним в Гарлем, заходили в какие-то экзотические лавки, обедали в кафешках, именуемых «щель в стене», – в местах, куда без такого сопровождающего я никогда бы не осмелилась сунуть нос. Еще не кончив аспирантуру, Яробин получил предложение от канала NBC готовить их журналистов к Олимпийским играм в Москве летом 1980 года и пригласил меня в команду. В мои обязанности входило объяснять журналистам особенности русского менталитета и учить их основам разговорного языка. Я было настроилась сделать блестящую карьеру на американском телевидении, но тут советские войска вторглись в Афганистан, и Запад решил бойкотировать Олимпийские игры.

А вот Яробину всю жизнь сопутствовала удача. Сейчас он – вице-президент компании «Pepsico».

Итак, первое предложение работы Витя получил из Глазного научно-исследовательского института в Бостоне: их компьютерному центру требовался программист. И мы, прожив почти год в Нью-Йорке, переехали в Бостон. Витя с радостью, а я – со стенаниями: так жалко и страшно было оставлять Катю одну в «городе желтого дьявола». Я была уверена, что уезжаем ненадолго, что Витя или я найдем другую работу и вернемся в Нью-Йорк.

Прошло сорок лет, а мы все еще в Бостоне.

Направляясь в Америку, я была полна радужных профессиональных надежд. Какие проблемы с устройством на работу могут возникнуть у кандидата геолого-минералогических наук, специалиста по устойчивости глин, лессов и прочих слабых пород? Да никаких, полагала я, уверенная, что за меня будут бороться фирмы и университеты. Стоит только слегка овладеть английским…

Однако, приземлившись в Новой Англии, я поняла, что по ценности и широте применения в этих краях моя профессия может сравниться только со специальностью энтомолога – знатока насекомых Новой Гвинеи. За два года поисков в Бостоне я не видела ни одного объявления, имеющего ко мне хоть какое-то отношение. Дома, в Ленинграде, я прекрасно знала, как получают недосягаемую работу. Ее получают благодаря нужным связям, иначе говоря, по блату. Было известно, кого пригласить на обед, кому дать взятку, кого обворожить.