Татьяна Внукова - Дом на Новгородском

Месяц январь курсанты мерзли легко одетыми. Тепло одели их только в конце февраля.

27.02.43. Георгий пишет: «Живу без особых изменений, разве только обут и одет лучше не надо. Есть военная сте­ганка (брюки, телогрейка), мировые варежки меховые, новые валенки, каска и новейший автомат, который весит всего 3 кг. Мне тепло и не очень тяжело, правда, всяких фляг, сумок хватает. Кажется, начинают бояться химиче­ской войны. Противогазы у нас тщательно проверены, и мы с ними не расстаёмся, только на время сна. Вполне понятно, что они нам порядочно надоели»...

Кроме учебы, курсанты несут гарнизонную карауль­ную службу, стоят часовыми у складов, военных мастер­ских, ночами патрулируют по Цигломени и с 12 ночи до 6 утра всех забирают. Регулярно ходят на стрельбище, где стреляют из пулемётов и винтовок. Ходят на отрядные учения на 20-25 км. Многое из того, что им приходит­ся делать, кажется выше человеческих сил: атаки бегом 1,5-3 км с пулемётом весом 66 кг, часами ползать и ле­жать в мокром снегу, неоднократно рыть в мёрзлой зем­ле окопы в рост человека и ночевать в них мокрыми до нитки. В этом же письме от 08.03.43 брат пишет, что «на днях был очередной выпуск средних командиров, таких же ребят, как мы. В торжественной обстановке был дан прощальный обед (для них). Как все говорят, их отправ­ляют куда-то на Северный флот».

Начались разговоры о переводе курсантов в город, в казармы около стадиона «Энтузиаст» на Пермской (Казармы Восстания), а, может быть, в Чёрный Яр.

12 мая 1943. «Приехали в Чёрный Яр на «макарке». Набита была битком. Всё было с собой, ехали часов 5-6. Живём в палатках, холодновато. Возможно, что будем «загорать» до снега, к Новому году, вернее, в Новый год, возможно, получу «звездочку... От Большого театра до меня ровно 25 км»...

14.06.1943. «В начале сообщу главное — из нашего учи­лища отобрали полтораста человек каких попало, вернее, какие попали под руку, и мы сейчас едем в неизвестном направлении в теплушках. Потрясывает, поэтому пишу такими каракулями. Насколько я знаю, путь такой, какой был полмесяца назад у тебя».

Георгий оказался под Москвой (полевая почта — п/п С 86609 литер Б 4) в районе Монино, на берегу Клязь­мы. Недалеко посёлки Чудино, Куловка. Выстроили зем­лянки. Опыта нет, и печка дымит, а они не знают, как это исправить. «В воздухе бесконечный гул самолётов. На фронте не был, а уже видел, как они разбиваются». Газе­ты им привозят из Москвы на электричке в тот же день. Еда: каша, каша и каша. Суп — жидкая каша. Основа всей еде — концентраты пшеничные, пшённые. Раз в месяц на­ряд на кухню. Пишет: «Работали всю ночь, не спали, но ели консервы и были сыты, а это бывает нечасто».

Начали обучаться прыжкам с парашютом. «... Сделал первый прыжок с парашютом. Сначала сложили пара­шюты. Мы в этом давно натренировались, затем по че­тыре человека залезали в кабину баллона воздушного заграждения. Поднимались на 400-500 м и прыжок пять минут. Земля сверху выглядит абсолютно ровной. Ин­тересно и красиво. Видно очень далеко. Сначала вниз глянешь и прыгать не захочешь, некоторую часть бойцов выталкивали силой. Это уже хуже и на других действу­ет. Сначала, как прыгнешь, сердце замирает, затем не­сильный рывок и как будто повиснешь в воздухе и обо­зреваешь местность, затем начинает надвигаться земля, развернёшься в сторону, куда надо, и приземлишься. Это легче написать, чем сделать. Небольшая неправильность (не вместе ноги, не согнуты, спиной, боком в сторону скольжения) — и травмы, растяжения, вывихи...

Георгий с Каргаловым, вторым номером пулемётного расчёта. Фотография 1944 года

17.07.1943. «Вчера сделал второй прыжок в полном сна­ряжении. Погода ветреная, в результате ушибы. Больше всего калечат ноги. У меня почти в порядке — немного покарябал кисть левой руки, кажется, растяжение, но уже проходит... Что ждёт впереди — не знаю, одно хоро­шо известно, что учение недолгое, месяц-полтора, а по­сле прыжок в тыл, так что перспективы попасть домой не предвидится...»

Георгий пишет, что часто проводятся ночные подъёмы по тревоге с маршами по 15-20 км в полном боевом сна­ряжении с ручным пулемётом, который весит 8,4 кг.

Прыжки продолжаются. Каждое письмо начинается словами: «Пока что жив, по-прежнему здоров». Учится он неплохо, на хорошем счету и получает увольнитель­ную в Москву.

14.08.1943. «Группой 50 человек на поезде, а затем в ме­тро добираемся до выставки трофейного оружия. Втроем с младшим лейтенантом удираем от группы и побывали на почте, на Красной площади, видели гостиницу «Мо­сква». Удивительное, на мой взгляд, впечатление — на улицах людей мало».

17.10.1943. Посылает в письме свою фотографию «с Каргаевым, вторым номером моего пулемёта, хорошим това­рищем, роста среднего, тоже комсомольцем. Истратил на фото все свои капиталы и даже залез в долг на десятку». Пишет, что «взвод полностью комсомольский. Вместе спим, вместе едим, короче говоря, друзья и товарищи близкие, хорошие отношения со всеми ребятами взвода. Едим мы, как вообще в армии, из одного котелка. Зна­ешь, в армии всё нужно делать вместе, иначе мало что по­лучится»...

31.10.43. Ждут снега, чтобы прыгать с парашютом, теперь уже с самолёта. Неудивительно, что при жизни в землянке у Георгия совершенно изменилось мнение о бане. Идёт туда с большей охотой, чем в кино. Пишет: «Правда, баня не всегда бывает жаркой, но вода всегда го­рячая, мыла вдоволь. Хорошо, не особенно моясь (и так не грязный, тем более, что каждое утро мою шею с мылом в ледяной воде) пообливаться горячей водой»...

20.11.43. «Сегодня получил тёплую шапку, рукавицы. Дали не всем. Только половине. Получили лыжи — насто­ящие бревна. В караул дают валенки. Погода с мокрым снегом и дождем»...

Электричества в землянках нет. Жгут масло в коптил­ках, и его недостаточно. «... пишу почти в темноте, около пяти часов уже стемнело. Зажигать до следующего кара­ула нечего»...

17.12.43. Погода, несмотря на декабрь, с оттепелями. Даже река не совсем замёрзла. Каждый день ходят на лыжах по лесам по азимуту. Отмечает, что «приехали несколько месяцев назад в густой лес, а теперь он неуз­наваемо изменился, стал похож на поселение. Лес очень здорово вырубили на разные нужды»...

Поздравляет с Новым годом: «Желаю Вам хорошо прожить 1944 г. и жить подольше».

20.01.44. «Тринадцатого числа прыгали с самолёта, чувство не из приятных, тем более, что есть возможность угробиться. Прыгать собирались давно, но всё как-то от­меняли, то погода неподходящая, то самолетов нет, то тактические занятия. Наконец, пришли опять на аэро­дром, сели в самолёты по 25 человек, причём, когда сади­лись, то ветер от моторов такой, что едва можно стоять. В самолёте просторно, для каждого отдельное сиденье, откидное, сзади две двери по обеим сторонам. Я попал первым в левую. Летели плавно. Изредка попадали в воз­душные ямы и падали на несколько метров вниз. Видно очень далеко и довольно хорошо. Затем сигнал «пригото­виться» — один гудок. Открыли двери. Встали у них. Это самый неприятный момент. Затем, минуты через полто­ры, частые гудки «пошел». Берёшься за запасной (ПЗ) и в дверь — прыгаешь, думая, что теперь всё кончено. Воз­дух кажется плотным, как вода. Струей воздуха сразу откидывает от самолёта. Дальше шуршание за спиной, рывок, и уже висишь совершенно спокойно и смотришь вниз и на товарищей, затем мягко приземляешься на снег и тащишь свёрнутый парашют на склад до следующей укладки и прыжка».