Марина Старых - Мемуары на руинах [Жизнь актрисы в письмах и дневниках]

Заканчивалось лето. Вечером лагерь как всегда, был построен на «линейку», а над самыми головами с шипеньем пролетали сияющие метеориты. Такого «звёздного дождя» в жизни Маруси тоже больше не было.

Начался последний учебный год, и Марусе категорически запретили ходить в ТЮТ. Она так ничего и не сыграла, но запретная, уже разожжённая страсть к лицедейству сжигала изнутри. При любой возможности Маруся срывалась к своим друзьям, которые были главным в её жизни.

Новый год решили встретить вместе. Сергеич должен был быть там. Мама тоже готовилась к Новому году, и даже, кажется, сумела запечь гуся, но атмосфера в семье была вовсе не праздничной. Отец молчал, кривился, что-то гнетущее висело над семьёй. Маруся заранее пыталась отпроситься, затем стала настаивать, ей хотелось туда, где её настоящие родные по духу. Отец не выдержал и вдруг сорвался: – Ты взрослая девка, у тебя – менструация! (Маруся до сих пор не может слышать это слово, а тогда оно резануло, как ножом), не хватало ещё, чтобы ты в подоле принесла!

Это было слишком. Вдруг прорвалась истинная мужицкая природа, слетела маска умного ироничного интеллигента, каким Маруся считала своего отца, и которым он никогда не был. Маруся огляделась: как уныло, опять не будет чуда! Тогда зачем?

– Я пойду спать. – Было около одиннадцати.

– Тогда прими снотворное, – сказала добрая мама.

Картинка, достойная описания: в одной комнате четверо, бабушкина кровать, на которой спит Маруся – у дверей, на самом проходе, отгороженная наполовину старым советским сервантом, в котором у папы – запас люминала. Семейство сидит за столом у окна, а Маруся поглощает люминал, закусывая конфетами «антракт». Мама просит маленького брата: – Посмотри, что она там делает? (Как будто мать и дочь разделяют километры или непроходимые стены). – Конфеты ест, – говорит брат.

Семейство опомнилось только в два часа следующего дня, когда на губах у Маруси выступила зелёная пена. Откачали.

Весной семья получила ордер на новую квартиру на улице Солдата Корзуна. Рядом с новым домом осталась полоса нетронутого леса. В мае после дождя Маруся пробежала через этот лес и влетела в дом, задыхаясь от счастья: – Папа! Папа! Как там,.. Какой воздух!

– Вот и напиши стихи в духе твоего любимого Превера; Весной просыпается природа, расцветают цветы и в свежих могилах заводятся черви.

Маруся согнулась, как от удара в живот: – За что?

– Это я к тому, что было бы, если бы мы тебя весной схоронили.

Школу Маруся закончила, как и положено: с тройками по математике, физике и химии и пятёрками по гуманитарным предметам.

Принципиально Маруся не читала ничего, что было положено по программе. Но когда на восьмом году обучения весь класс дружно взбунтовался против учительницы русского и литературы, которая говорила, что сакля – то же самое, что аул, не явился на её урок, а рванул на Невский смотреть фильм «Старики на уборке хмеля», был наказан, но своего добился, в школе появился учитель Марин, фронтовик, хранящий в своём теле осколки, а в душе – бунтарство много повидавшего человека. С ним Марусе было очень легко: можно было не читать «Что делать», ухватить какой-нибудь один тезис, развести вокруг него полемику, на которую пожилой учитель так легко ловился, что потом и на переменке хватал Марусю за локоть и продолжал дискуссию. Этот трюк Маруся так отработала, что потом и в институте пользовалась им с такими асами, как Чирва и Гительман. Кстати, когда обнаружилось, что Марин – алкоголик, из школы его выгнали, но он предложил Марусе написать совместную книгу о ком-то из партийных деятелей. (Марин и Марина – вот, что будет на обложке, здорово?) Марусин вклад в это произведение заключался в переписывании фактов биографии деятеля, что требовало многочасового просиживания в Публичке. Маруся взялась, но, естественно, бросила, потому что уже была захвачена другим потоком. Так вот, в ночь перед экзаменом Маруся напилась кофе и обложилась книгами, но, к несчастью, начала с «Обломова», от которого до утра уже не оторвалась. Сочинение с испугу написала в стихах на тему «Моя встреча с Пушкиным». Получила «Отлично».

Экзамен по французскому тоже прошёл легко: никто не донимал грамматикой, любимая Ленора Яковлевна просто попросила прочесть наизусть то, что мы учили, выслушала, явно получая удовольствие, и поставила пятёрку. (Что бы я делала, если бы родилась на пятьдесят лет позже с этим ЕГЭ?)

Мама сшила выпускное платье из самого дешёвого материала. Марусе не понравилось. Из крохотного отрезка дедерона, подаренного тётей, она соорудила себе что-то предельно короткое и бесформенное. Но в парикмахерскую пошла, как и все одноклассницы. Её длинные волосы долго начёсывали, сооружая на голове башню, закреплённую миллионом «неведимок», затем опустили на глаза чёлку и залили всё это мебельным лаком. Маруся ужаснулась и стала всё это разбирать, но башня была создана на века, поэтому на выпускной Маруся явилась с чем-то невообразимым на голове, вроде развалин старой крепости.

Накануне выпускного классная руководительница Елена Сергеевна позвала всех к себе домой. Она была потрясающей классной: водила с мужем-альпинистом детей в походы, а потом и в горы. Альпинистская романтика, очень особенные песни так сплачивают! Только Маруся опять-таки, была маргиналом: формально – из-за язвы, на самом деле, из-за нищеты, Маруся и мечтать не могла ни о каких походах. Будем справедливы: этот класс однажды чуть было не расформировали, потому что в нём не было достаточного процента пролетарских детей, слава Богу, обошлось! Родители моих одноклассников в основном – «плавали», а значит, у кого-то появлялись первые шариковые ручки, первые колготки, одевались, в основном, прилично, но всё прятала обязательная форма: коричневое платье с белым воротничком и чёрный фартук, как у гимназисток. Поэтому разницы в достатке родителей мы не замечали: все были равны и встречались не по одёжке.

От Елены Сергеевны с угла Кировского и ул.Попова шли пешком. Шли всю белую ночь через весь город. По улице Писарева, где Марусю зачали, шла поливальная машина. Маруся ещё не видела фильмов Хуциева, но романтизм шестидесятников почему-то был у неё в крови, она гордо шагнула под сверкающую радугой струю воды, и её с ног до головы усыпало грязным песком, смытым с асфальта.

Прошли Нарвские ворота, ряды одноклассников редели, один был бы не прочь проводить Марусю до дома, но она, от переживаний закурила, дальше, ещё километров десять до улицы Солдата Корзуна шла одна.

Сам выпускной вечер стал катастрофой. Ну, потому что, если Новый год – то как в «Карнавальной ночи», если выпускной – то как… ну не помню, в общем, они идут шеренгой в белых фартуках по набережной Невы и поют что-то лирическое и обнадёживающее. А тут… Шесть мальчиков на шестнадцать девочек, никакого тебе прощального вальса. Какая-то толкотня… На Неве – пошлятина: первое представление «Алых парусов», – Ассоль! – Капитан Грей ждёт тебя! В Лебяжьей канавке плавают хорошо отпраздновавшие. Маруся бежала в слезах. (Да! уже заметно, что Маруся была только в двух состояниях: либо в восторге, либо – в слезах!)